– Что вы имеете в виду под этим словом? Вам известно, к нам приходит женщина, которая убирает в доме. Готовлю я иногда сама, но Джеймс приходит поздно, поэтому ужинать мне чаще всего приходится в одиночестве. В связи с этим меня вряд ли можно назвать домохозяйкой. Если вас интересует, работала ли я когда-то…
– Я ни в коем случае не хотел вас обидеть, – перебивает меня детектив.
Он явно смущен возникшей ситуацией. При этом его пальцы ловко распутывают провода, надо заметить, у него получается намного лучше, чем у меня. Большая часть гирлянды выложена на полу в прямую линию, и он наклоняется, чтобы вставить вилку в розетку. К моему удивлению, все лампочки горят.
– Браво! – восклицаю я. – И я вовсе не обижаюсь. – Это ложь. Сжимаю его ладонь, чего никогда не делала раньше, никто из нас не вторгался в разделяющее пространство. – Какое-то время я занималась дизайном интерьеров.
Хоффман оглядывает комнату, отмечая малейшие детали. Я сама занималась отделкой нашего дома, и это единственный случай, когда испытала гордость за результат. Например, в роли матери я, по моему мнению, потерпела неудачу. Красивый дом долго придавал мне уверенность в себе, но лишь до того момента, как на свет появились девочки и моя жизнь превратилась в череду смен подгузников.
– Вам это не по душе?
– Нет, я с большим удовольствием занималась дизайном.
– И что же произошло? Простите мое любопытство…
Я молчу и думаю о том, что у него красивая улыбка. Милая и немного ребяческая.
– Дети, детектив, – отвечаю я. – Их появление меняет жизнь.
– Вы всегда хотели стать матерью?
– Наверное, да. Я с детства мечтала о ребенке. Думаю, об этом мечтает каждая девочка.
– Призвание быть матерью. Кажется, так говорят. Женщина генетически на это запрограммирована.
– Откровенно говоря, было бы ложью сказать, что я не была счастлива, когда носила Грейс. Мне очень нравилось быть беременной, ощущать внутри себя шевеление ребенка.
Хоффман смущен моим неожиданно откровенным и столь интимным признанием.
– Ее рождение стало для меня прозрением. Я мечтала укладывать дочь спать, убаюкивать, петь колыбельные. Вместо этого начались бессонные ночи, из-за чего я постоянно находилась словно в бреду, плач, крики, которые невозможно было унять. Затем последовала борьба за каждую съеденную ею ложку, истерики и прочее, много лет у меня не было времени привести в порядок руки и нанести макияж. Джеймс приходил поздно, и ему меньше всего на свете хотелось возиться с Грейс, он старался отстраниться от всего, что связано с детьми. Это была моя работа – днями и ночами я трудилась без надежды на благодарность, а в конце дня Джеймс с недовольством отмечал, что я не забрала его вещи из химчистки или не постирала белье.