Она смотрит на меня как на идиота, словно только придурки сами рубят елки под Рождество. Затем выражение глаз меняется, и она произносит:
– Знаешь, я всегда мечтала сама срубить елку. – Глаза ее блестят, как у ребенка.
Она говорит, что дома всегда ставили искусственную ель. От настоящего дерева много грязи. Мама никогда бы на такое не пошла. В ее родном доме Рождество никогда не было веселым. Все делалось лишь напоказ. Елку украшали хрупкими игрушками и гирляндами, и мама ругалась, если кто-то подходил к этой красоте ближе, чем на три фута.
Позволяю ей выбрать любое дерево. Какое понравится. Она указывает на пихту высотой в шестьдесят футов.
– Вторая попытка, – говорю я, но на мгновение задумываюсь, смог бы я ее срубить.
Мне удается убедить себя, что я доставляю ей удовольствие. Она забывает о холоде и о том, что штаны намокли от снега. Не обращает внимания, что замерзли руки, просто прижимает их к щекам, чтобы согреть. Сам я ничего не чувствую. Мои руки словно онемели. Я говорю ей, что в моем детстве не было Рождества. Мы с мамой о нем забывали.
Вернее, мы шли на улицу и веселились, но елка, подарки и прочее – на все это у нас не было денег. Я не хотел, чтобы мама чувствовала себя виноватой, поэтому относился к 25 декабря как к обычному дню. В школе после праздника все болтали о том, что им подарили, и я всегда придумывал свой подарок. Мне не было себя жаль. Я вообще не привык себя жалеть.
Признаюсь ей, что никогда не верил в Санта-Клауса. Ни единого дня в жизни.
– А о каком подарке ты мечтал? – спрашивает она.
Я мечтал, чтобы у меня был отец. Человек, который заботился бы обо мне и маме, и мне бы не пришлось брать все на себя. Но в этом я не решаюсь признаться, поэтому называю игру фирмы «Атари».
Наконец она выбирает дерево. В нем около пяти футов.
– Попробуешь? – спрашиваю я и протягиваю ей топор.
Смеясь, она берет его обеими руками. Эти звуки мне незнакомы. Я никогда не слышал, чтобы она смеялась. Ударив четыре-пять раз, она возвращает мне топор. Приседаю, чтобы осмотреть ствол у основания. Ей удалось сделать лишь несколько зарубок. Работа предстоит большая. Велю ей отойти подальше. Она смотрит на меня глазами пятилетнего ребенка. Я расшибусь, но срублю это дерево.
Весь мир словно замер в ожидании. Вокруг тихо и спокойно. В моей жизни не было лучшей ночи, чем эта. Она говорит, что невозможно представить, что где-то далеко может идти война. Люди голодают. Дети страдают.
– Мы оторваны от цивилизации, – говорит она и добавляет: – Две маленькие фигуры в снежном шаре, перевернутом ребенком.