Она слушает, не издавая ни звука. Я замолкаю, и она говорит, что помнит тот вечер. Но небо не казалось ей мрачным, хотя было какого-то странного цвета – смесь хурмы и сангрии – с проблесками рассеянного солнечного света. Только Бог мог создать такие краски.
– И женщину я помню. Она вела на поводке трех черных лабрадоров и золотистого ретривера. Ее девяносто с лишним фунтов не были проблемой для рвущихся вперед псов.
Помнит она и звонок, который вызвал в душе чувство тоски и одиночества. Ее друг собирался работать в тот вечер, но хуже всего то, что она была этому рада.
– Я тебя не заметила, – шепчет она. – Я бы запомнила.
Она подходит и садится на диван. Откидываю плед, и она ложится рядом, прижавшись спиной к моей груди. Я чувствую, как бьется ее сердце, как кровь пульсирует в моей голове. Кажется, даже она должна это слышать. Накрываю ее и обнимаю, дотянувшись до ладони. Наши пальцы переплетаются. Через некоторое время она перестает дрожать, и я осмеливаюсь погладить ее по плечу. Близость друг к другу позволяет нам почувствовать себя единым целым. Я зарываюсь лицом в ее грязные светлые волосы и вдыхаю аромат кожи. Мы живы, и внутри каждого из нас происходит такое, отчего перехватывает дыхание.
Мы погружаемся в мир, где не существует никого, кроме нас. Где ничто не имеет значения. Ничто, кроме наших чувств.
Я просыпаюсь один. Ее тело больше не прижимается к моему. Чего-то не хватает, хотя прошло не так много времени с той поры, как все было хорошо.
Нахожу ее сидящей на ступенях крыльца. Она же замерзнет. Кажется, она даже не замечает холода.
На ее ногах мои ботинки, и еще она завернулась в одеяло. Ботинки кажутся на ней огромными. Она медленно сдвигает носком снег со ступени и смотрит, как он падает вниз. Край одеяла лежит в снегу и уже намок. Я смотрю на нее из окна и решаю пока не выходить.
Я жду. Готовлю кофе. Надеваю куртку. И жду.
Наконец я решаюсь переступить порог.
– Эй, возьми. – Протягиваю ей кружку. – Согреешься немного.
– О, прости, – спохватывается она, глядя на мои ноги. – Я надела твои ботинки.
Останавливаю ее, не позволяя снять их. Говорю, что все нормально. Мне нравится видеть ее такой. В моих ботинках. Нравится, когда она лежит рядом со мной в постели. Я могу к этому привыкнуть.
– Холодно, – говорю я. Да, чертовски холодно.
– Да?
Мне нечего на это сказать.
– Пожалуй, я пойду. – Мне кажется, если человек решил мерзнуть, пусть он это делает один.
Вроде бы ничего особенного не произошло, но для меня много значило, что она лежит рядом, на одном диване со мной, что я могу ощущать тепло ее тела, прикасаться к гладкой коже, слушать, как она тихо похрапывает во сне.