Если у тебя есть проблема — решай ее. Так я всегда говорила. И поступала всю жизнь соответственно, — по крайней мере, так мне казалось. Смени работу. Оставь мужчину, который не оправдал твоих надежд. Если это слишком трудно — отвлекись. Напейся в стельку. Займись спортом. Почитай хорошую книжку. Найди себе достойное занятие. Съезди за границу. Сходи в кино. Поставь перед собой цель. Пройди курс очищения организма. Послушай «Аббу». Вспомни о людях, которым хуже, чем тебе, и поблагодари Бога за то, что он тебе дал, — так сказала бы моя мама. Придумай себе хобби или пойди погуляй, как сказала бы моя бабушка. А если уж совсем невмоготу — так и быть, выпей таблетку антидепрессанта, но только не трать деньги и часы своей бесценной, единственной жизни на то, чтобы исповедаться чужому дяде или тете. Мало того, что это бесполезно, — в итоге ты еще и обозлишься на собственных родителей, якобы они тебя изуродовали. Это было мое твердое убеждение.
До тех пор, пока жизнь моя не начала рушиться.
В последние месяцы меня тревожили не только опоздания и штрафы на дороге. Дело в том, что я сделалась настоящей плаксой. Я плакала так часто, что поневоле начала задумываться о том, что такое слезы и какое место они занимают в нашей культуре. Почему одних людей легко довести до слез, а других — нет, почему женщины плачут больше, чем мужчины; не умру ли я от обезвоживания, или мои резервы в этом плане безграничны. Я могла бы податься в профессиональные плакальщицы и заколачивать кучу денег. Словно безутешный малыш, потерявший в супермаркете маму, я рыдала в кабинете главреда; в отделе кадров; в пабе перед подружками; в «Повозке и лошадях» на глазах у коллег из «Обзервера», среди которых были практически незнакомые люди; в своей постели в два часа ночи, а потом еще в три и в четыре утра. Однажды я увидела в баре одинокого старика, который сидел со стаканом «Гиннесса». Когда он начал подносить стакан к губам, рука у него дрогнула и пиво пролилось на брюки. Я помогла ему вытереться и тут же ринулась в туалет, где разразилась рыданиями. Один пожилой бродяга со скрипкой вынул из меня всю душу — и заставил вытрясти все деньги из кошелька. Кошмар, да и только.
Или вот еще был случай. В очередной раз опоздав на рейс из Лондона в Глазго, я зависла в баре с одним авторитетным колумнистом из «Обзервера». Дойдя до кондиции, я принялась умолять его не пытаться воспользоваться моим состоянием, потому что у меня тяжелый период в жизни. На случай, если он не расслышал или не понял, по пути к нему домой я снова и снова твердила: «П’жалста, п’жалста, не п’тайся меня уломать, мне так… ик!.. хреново…» Но вскоре стало ясно, что в его планы входило только уложить меня спать в свободной комнате и заботливо подоткнуть одеяло. Разумеется, я сочла это отличным поводом разрыдаться. Почему, почему, ну почему, всхлипывала я, он даже не попытался ко мне приставать?