Каждое утро и каждый вечер он шагал по дороге, ведущей с фабрики на улицу Лабрек. В первый же день получки жена встретила его на пороге их лачуги, вырвала у него из рук деньги и побежала заткнуть рот булочнику и бакалейщику.
И каждый вечер, уходя с фабрики, он разглядывал хозяйский лимузин, где по-прежнему за рулем неподвижно как манекен сидел шофер, полный презрения к окружающим. Ничто не изменилось, точно машина никогда не покидала фабрики и с холодным равнодушием ожидала его возвращения из больницы.
Он невольно думал об этом. Каждый вечер его ждала тарелка супа на той же самой клеенке, только еще более потертой, и газета, которую он прочитывал от первой до последней страницы, прежде чем лечь в кровать, и тогда наконец умолкало хотя бы на несколько часов брюзжание жены, которую еще больше озлобили постигшие ее несчастья. И весь вечер его дочки ожесточенно ругались из-за пары шелковых чулок ценой в сорок девять су, и старший сын, вдребезги пьяный, поносил всех и все.
Прежде он, отец, умел хоть изредка смеяться. Больница отучила его от этого на всю жизнь. Можно было подумать, что чудодейственные уколы излечили его не только от болезни, но и от смеха.
Изредка украдкой он просматривал в газете раздел автомобильной рекламы. И тогда, оторвавшись от созерцания роскошных машин, он видел свою постаревшую жену, грязную кофту в тазу для посуды, сомнительной чистоты юбки, валяющиеся на незастеленной кровати, давно немытые окна, смотревшие на мрачный сарай. Он страдал, когда люди намекали на его многомесячное отсутствие, но в душе сожалел об утрате всех этих чудесных иллюзий, которых ему так теперь недоставало.
Его растревоженная память очень точно воскрешала прошлое. Однажды, когда жена рассказала ему о том, как бранился мясник, которому они задолжали, он вспомнил, как купил особняк Мон-Руайяль для своей семьи. Если бы кто-нибудь прочел сейчас его мысли, он сгорел бы от стыда, но никто о них не догадывался. И хотя он отчетливо понимал, что все эти мечты были плодом его больного воображения, хотя он всячески старался избавиться от их сладостного наваждения, он по контрасту чувствовал себя страшно несчастным.
Вскоре он стал все чаще воскрешать эти обманчивые видения, чтобы уйти в их волшебный нереальный мир. Теперь перед сном он закрывал глаза и пытался вернуть ощущение утраченного счастья. Иногда ему удавалось без особых усилий обрести вновь обманчивые видения. Он упивался этим опиумом, горя желанием поскорей захмелеть. Но это не приносило ему успокоения, он не мог поверить в реальность своих ощущений. Они быстро исчезали, не принося ему радости и оставляя чувство только большей горечи.