Он рассеянно рылся в вещах, выдвигая один ящик за другим. Огромный сосновый шкаф занимал всю стену. Он заглянул в него. Разбитый стакан, корка заплесневелого хлеба; в углу, под слоем паутины, старый номер «Народного альманаха». Тут же валялась тряпка, которой он вытер полки, перед тем как разложить на них свои вещи. Затем в глаза ему бросился клочок смятой бумаги. Он поднял его и стал читать. Это был обрывок письма.
«…В Монреале мне не удалось повидать тебя. Я остановилась у друзей. Мне так важно было встретиться с тобой. Мне бы следовало выслушать тебя и поступить, как Виолетта, а я взяла и сбежала… Но если ты сдержишь свое слово, все будет хорошо. Я заходила к монахиням навестить…»
Здесь письмо обрывалось. Еще какие-то строчки.
…не так уж плохо. Но мне удалось купить…
…брюки и чашку…
…имеет смысл…
Он повертел письмо, но от сырости чернила расплылись, и больше нельзя было разобрать ни слова.
С письмом в руках он сел на край кровати, прочитал его еще раз и задумался. Говорилось ли здесь о нем — о том маленьком несчастном мальчике, которым он когда-то был и которого отдали в сиротский дом, где прошло его детство?
Он не мог вспомнить, видел ли он хоть раз свою мать: монахини постоянно внушали ему, что она совершенно не заботилась о нем и что в монастырь на его содержание не поступило ни гроша.
Он снова посмотрел на клочок бумаги, затем небрежно, по-холостяцки, швырнул его на пол. Но нет, он не должен вести себя так — ведь это его дом. Его дом… Он сунул клочок в карман рубашки.
Что толку ломать себе голову? Зачем вызывать духов из прошлого, когда он даже не знает их лиц? Только что он бессознательно искал взглядом фотографии на стенах гостиной, которые могли бы рассказать ему о внешности отца. От него он получил всего два подарка, и это были не простые подарки: во-первых, отец подарил ему жизнь. Но рождение его никому не принесло радости. И когда он понял это, его охватила такая тоска и горечь, что он не нашел в себе сил зажить своей, настоящей жизнью, которая была бы делом его рук, — возможно, и неустойчивой на первых порах, но с годами все более полной и содержательной; вторым подарком было это неожиданно свалившееся на него наследство. Сперва ему даже не верилось — настолько он привык к своему фатальному невезению. Ему стало известно о наследстве в середине зимы. Он как раз был без работы, ждал, когда сойдет лед и начнется навигация, чтобы вновь наняться портовым грузчиком. Из года в год повторялось одно и то же: летом он неплохо зарабатывал, но сразу же тратил всю получку. Каждую осень, провожая взглядом последний пароход, убегающий вниз по реке, он ловил себя на мелели, что в кармане у него ровно столько, сколько он получил в последнюю неделю.