— И не говори мне, будто ты опять не знаешь. Да, раз уж ты здесь, я, если хочешь, могу угостить тебя кофе. Ты завтракала?
— Я поела утром…
— Ну ладно. Не пройдет минуты, как я приготовлю тебе горячего кофе.
Ей казалось, что вся его рассеянность проистекала от голода. Но больше всего ее удивляло, что он оказался таким тихоней и никогда не распускал руки. Всякий раз, когда он подходил к ней, она испуганно сжималась в комок, ожидая, что вот сейчас эти руки обнимут ее и тогда ей придется изо всех сил отбиваться от него. Довольно уж она от старика натерпелась! Но нет. На уме у господина Альберта, как она продолжала называть его, к немалому удивлению соседей, было совсем другое. Он даже не всегда окликал ее, чтобы пожелать спокойной ночи, когда по окончании рабочего дня сидел на крыльце, покуривая трубку и забавляясь с собакой. Да, он завел себе собаку. И какую!..
Однажды утром он нашел ее у двери: вся в грязи, искусанная блохами, она жалобно скулила. Вид этой вонючей твари растрогал его до слез. Откуда она взялась? Должно быть, издалека. Нетрудно было представить себе ее «трагедию». Он решил прогнать от себя это дурно пахнущее создание, да так, чтобы ее и след простыл. Он плеснул в собаку керосином, и ее как ветром сдуло. Задыхаясь от невыносимого зловония, въевшегося в ее шкуру, она принялась метаться из стороны в сторону, кататься по земле, плескалась в воде, но все было тщетно — всюду ее преследовал ненавистный запах.
Альберт не мог иначе поступить: уж очень от нее скверно пахло.
Бедное создание искало спасения в овраге у ручья, она несколько часов плескалась в водоеме, пытаясь избавиться от запаха, и то и дело возвращалась к порогу его дома. Потом они накормили ее, и она у них так и осталась.
Альберт, которому никогда в жизни не приходилось возиться с животными, привязался к собаке. Она казалась ему очень странной, и он пытался объяснить это Батч, единственному человеку, с которым мог перекинуться словом.
— Что ни говори, а чудной это край! Удивительно, как он меняет людей!
— Конечно. Вот вы теперь обрабатываете землю, а раньше жили в городе.
— Все это так… И все же кто бы подумал, что я заведу себе собаку! И хоть бы порядочная была…
— Верно… Не очень-то она красива.
— Да, не очень… Но все же что-то живое. По вечерам, когда я сижу на крыльце и курю, мы с ней беседуем. Человек не может без собеседника…
Батч в это время занялась бельем, которое только что выполоскала и теперь развешивала на веревку, протянутую от задней стены сеновала до молоденькой ивы. Наклонившись над старой корзиной, она вынимала из нее белье и, держа его в руках, расправляла, как флаг, затем доставала из кармана передника защипку и закрепляла белье на веревке.