— Вот и вы так же думаете молодой человек, — погрустнел Пал Палыч, — вот уже много лет я не могу доказать, что Ломоносов открыл принцип видеть ночью, как днем. Между прочим, мне довелось пообщаться с людьми, которые имели честь держать в руках сохранившиеся оптические приборы, сотворенные нашим гениальным академиком…
Признаться, меня эта беседа стала утомлять. Глаза закрывались, и я начал проваливаться в сон. Слишком много фантастических событий произошло со мной. А избыток информации может вызвать необратимые процессы в мозге. Даже моем. Но отключиться не удалось. В палату без разрешения нагло ворвались местные врачи и начали под видом осмотра терзать мое, теперь юное тело. Плотного вида врач, видимо, с еще дореволюционной практикой, деловито осмотрел голову, при помощи деревянной трубочки прослушал меня. Видимо, таким образом он меня вынуждал выживать в экстремальной ситуации. Восхитился прочностью черепного свода, который не разрушился от удара болванки. Тоже мне, сделал открытие. Об этом я узнал еще в Ташкентском госпитале. Правда, я тогда был в своем теле. Тем не менее, осколок, пробив ШС лишь отрикошетил от костей, потерял пробивную силу. Обошлось только рассечением скальпа. Да, и, как я смог бы добиться после успехов в науке, не имея чугунной головы? В моем сегодняшнем случае пришлось изобразить частичную потерю памяти. Кажется, симуляция удалась, врач поверил бывалому интригану. Еще бы, тот, кто прошел суровую школу ученых советов, с легкостью запудрит мозги всем, даже добрейшей души человеку — наркому НКВД Лаврентию Павловичу.
Пал Палыча увели на перевязку, и я, наконец, оставленный врачами, отключился. Мне приснился сон, удивительным образом похожим на настоящий реал. Я шел по лесной тропе, на которой стояли фанерные указатели с корявым трафаретом — Будда там. От увиденного мне стало радостно. Даже во сне Великий Учитель не оставил меня одного. С улыбкой рекламного идиота вышел на поляну, где под дубом стоял большой стол, а за ним в застиранной полевке и лихо сдвинутой на затылок панаме сидел прапорщик Сергеев собственной персоной. Жуткий матершинник, бабник и рубаха — парень в одном воплощении. Я служил с ним много лет назад. Он погиб за неделю до моего подрыва на фугасе. Остался прикрывать отход нашей группы, когда мы попали в засаду. Меня всю жизнь после его гибели грызла совесть, что мы не смогли вынести его тело, и отправить на родину. Наверное, за эти годы и косточки его разрушились среди камней. От этой неожиданной встречи я остолбенел и лишился дара речи.