– Как прошла ночь? – спросил монах.
– Скверно.
– Не ухудшалось ли его самочувствие перед рассветом?
– Нет.
Скупые и холодные ответы Гая Григориуса как нельзя точнее отражали его отношение к монаху. Как и довольно презрительный взгляд, коим мастер наградил брата-инфирмария. Я понимал, что монах здесь совершенно не виноват, и его знаний было недостаточно, но что с того? Шевалье, убиваемому ядом, от этого не легче. Пожалуй, ведьма права: будь Орландо простым человеком – давно бы умер.
– Надо пустить ему кровь, дабы… – начал инфирмарий, но Гай презрительно скривился и перебил, не дослушав:
– Вы совсем обезумели, брат мой?! Орландо едва жив от слабости, а вы предлагаете еще больше его ослабить? Проще перерезать де Брегу глотку, дабы избавить от лишних мучений и ваших ветхозаветных знаний! Вы неуч! Школяр безмозглый, годный лишь смешивать бальзамы для страждущих кишечной коликой! – Мастер Григориус расходился всё больше и больше. – Вам бы, чёрт побери, пользовать осла, коего замучили в подающем воду колесе! Лишь потомственный невежда посмеет лезть к живой душе с набором дешевых притирок и припарок! Я уже не говорю о кровопускании, которым вы готовы лечить даже мёртвого!
Монах вспыхнул, но взял себя в руки и склонил голову:
– Всё в руках Всевышнего, дети мои! Нам остаётся лишь уповать на всеблагую доброту и милость, которую он обращает на души своих верных слуг […]
* * *
…[я прид]ержал монаха за руку и спросил:
– Скажите, как себя чувствует отец настоятель?
– Увы, ему не стало лучше, – с некоторым удивлением ответил брат-инфирмарий.
– Жаль… – Я вздохнул и проводил взглядом уходящего монаха.
Обернувшись, заметил, как из-за спины Григориуса выглянула девочка, которую привёл в таверну шевалье де Брег. Девочка, которая осиротела по вине лживого купца. Она смотрела на меня, словно ждала решения.
– Что будем делать, Жак? – тихо спросил Григориус. – Ещё одну ночь он не переживёт.
– Он выздоровеет, – твёрдо сказал я.
– Вы уверены?
– Уверен, – кивнул я и сжал руку в кулак. Хрустнул маленький крестик, и ладонь словно обожгло дьявольским огнём, подтверждающим эту безумную сделку.
Понимаю, вам совершенно нет дела до моих чувств, но тем не менее должен объясниться. Я не наёмный убийца из портовых кварталов и не палач, который приводит в исполнение чужие приговоры, но иного способа спасти Орландо де Брега не видел. Был готов принять этот грех на душу. Ваше право осуждать меня или прощать, но я обещал быть искренним в своих повествованиях…
Я пришёл к монастырю за несколько часов до полуночи. В полночь просыпались монахи, дабы начать новый день с полунощной мессы, и мне совсем не хотелось попадаться им на глаза. Оружие оставил дома, взяв лишь кинжал, с которым некогда прибыл в Баксвэр, и надел изорванную сутану послушника, каким-то образом завалявшуюся среди скромных пожитков. Поверх, дабы не привлекать внимания припозднившихся прохожих, набросил плащ.