Холли кидалась в него фруктами, целясь в голову. А ведь Мэт сделал все, что мог, чтобы уйти от нее по-хорошему, шутил и старался поднять ей настроение, успокоить, утешить, вселить жизнерадостность, льстил ей, всячески давал понять, что она ему не чужая. Фактически, пока он одевался, ему пришлось пережить всю гамму эмоций, связанных с «неприятным положением», но ничто не смогло выудить Холли из-под туго натянутой простыни и одеяла, под которыми она молча скрылась от его глаз. Против чего он, в сущности, и не возражал, потому что в противном случае ему не удалось бы сохранить достоинство, надевая носки.
Но когда он уже был на улице, ситуация вдруг изменилась. Холли настежь распахнула окно комнаты и обрушила на него град абрикосов, киви, апельсинов и даже маленьких сладких бананчиков, таких вкусных и таких мягких, что даже при желании вернуть их было уже невозможно. Это фруктометание сопровождалось полным набором эпитетов из серии «ублюдок дерьмовый». Когда Холли предложила сделать на завтрак фруктовый салат, Мэт и не предполагал, что фруктам может быть найдено такое вот применение. И, уворачиваясь от обстрела снарядами, начиненными витамином С, он вдруг подумал, что ведь никто из соседей не проявил к происходившему ни малейшего интереса. Возможно, обитатели этой улицы уже привыкли к тому, что Холли в запальчивости имеет обыкновение забрасывать уходящих от нее мужчин тропическими плодами. А возможно, в Нью-Йорке с этого начинается каждое воскресное утро. Наконец он вышел из зоны досягаемости, и Холли громко захлопнула окно, бросив ему вслед прощальное: «Пошел в задницу!» — из чего следовало, что ранний уход Мэта вовсе не входил в ее планы.
Что же теперь?
Мэт позавтракал в чадной закусочной — свои блины он съел в гордом одиночестве — и стоял в переулке, размышляя, как лучше заполнить зияющую пустоту последнего своего дня в Большом Яблоке. Можно пройтись до гостиницы окружным путем, заплатить по счету, а там уже решать, что делать дальше. Тело у него болело от пережитых столкновений и стычек, и больше всего ему хотелось лечь в постель и поспать. Желательно одному.
Легкий ветерок взъерошил ему волосы, от чего под ними заболела кожа, и Мэту вдруг пришло в голову, что выглядит он, наверное, хуже некуда — во всяком случае, чувствовал он себя именно так. Проведя рукой по подбородку, он ощупал вполне ощутимую щетину, которая, без сомнения, уже темнела на бледной сухой коже его одутловатого после перенесенных излишеств лица. Хорош, нечего сказать! Неудивительно, что Холли предпочла не высовываться из-под одеяла.