Иранец говорил: мол, в Анкаре уже три заседания было, германец требует Голландию, Бельгию, Данию и Украину по Днепр, а союзники — чтоб все государства восстановить…
25 мая 1943 г.
Быт.
Фросинья Сухина — крепкая краснолицая женщина. Ей за тридцать. Пятилетний сын — «незаконнорожденный». Потому ее прозвали Зозулька — Кукушка. Родители ее умерли давно. Братья разбрелись. Бедовала все время. Маленькая хатка стоит на глинистом горбу, где даже картошка с трудом родит.
В прошлом году она приняла пленного — Николая из Архангельска. Он высокий, желтый. Ревматик. По рассказам, закончил мехтехникум. Был механиком автотракторной мастерской. Теперь делает зажигалки. Для корпуса использует трубки от самолета, что сел в начале войны возле Городницы. По алюминию выполняет концом ножа рисунки — цветы, коня с седлом, курящего с трубкой и свои инициалы.
Она — потому ли, что сама знает беду, потому ли, что наконец-то нашла мужа, и значительно моложе себя, — относится к парню с нежностью.
Ему поручили стеречь кур — она с сыном приносит обед.
— Два дня не обедали вместе. Скучила.
Смотрит на него:
— У тебя опять нос заложило. Ноги сегодня погрей.
Вспоминая, как бригадир Слободяник плакал, провожая сына.
— Так ему и надо! Кричал на Колю: «Я тебя туда загоню, что и не увидишь!» Что он ему винен? Хотя пожалел бы. И так человек от дома далеко, а он хочет еще дальше.
Он матерится.
Она:
— Ты б не ругался. Ты ж культурный.
— Научишься у вас, украинцев, культуре, мать вашу…
Бригадир ее дразнит:
— Франя, почему так? Не было у тебя чоловика — дытына была. Е чоловик — дытыны нема.
— Только теперь, в войну, до дытыны.
— Певно, не любишь его.
— А хиба для цего любить треба. Переспать — и все.
Зозулька — она понятнее мне и ближе всех этих хозяйственных мужиков и баб.
6 июня 1943 г.
Все наши «добровольцы», за исключением первых двух, дома. Нил и Яков пришли через день после того, как гремела у нас по хатам музыка по приказу барона. Говорили: Нил, мол, забракован по годам (он с 1926-го), Яков — по болезни. Встретил Нила.
— Ну, вот и хорошо. (Больше сказать тотчас было нельзя).
— Еще как хорошо!
Чувствовалось, у них отлег камень от сердца. Встретив меня, здоровались весело, размашисто. Их окружили, утешали. Не было и признака того, что чувствовалось перед поступлением, когда «добровольцы» проходили, опустив глаза или ухарски насвистывая.
Передают, что Яшка приходил к доктору Аснарову за день до комиссии с письмом от девушки-аптекаря из нашего села, требовал кофеин. Еще чего-то в больших дозах. Пьяный. Грубый. Он здоров вполне. Брак искусственный, конечно.