Где-то рядом отозвался автомат — и Тайга, скошенный очередью, упал на только что застреленного моего товарища. Остальные бандиты бросились врассыпную, в первую очередь те, кто взялся за Тамилу: растворились в темноте, в отличие от тех, кого свалили прицельные выстрелы.
А потом я увидел возле себя Червоного. Он держал автомат дулом вниз, шапки на стриженой голове уже не было. Червоный опустился около меня на колени, нагнулся близко, и впервые я услышал в его голосе растерянность:
— Думаю, куда ж ты подевался… Что же ты… Мог с нами… Хотел же…
— Не мог… — выдавил я, преодолевая жгучую боль. — Потом… Я не стрелял бы… Знаешь…
— Ты молчи, молчи, — Червоный положил руку мне на лоб. — Как же так, ну как…
— У вас что?
— Нормально все, — послышался рядом голос Лютого, и я увидел его у себя над головой. — Раскололи орешек. Выход есть, свобода, Виктор.
— Не для меня…
Червоный вздохнул, выпрямился.
— Выходит, нет у нас машиниста, друг Лютый. Куда его с собой…
Может, он еще что-то говорил. Но боль становилась сильнее меня. Я даже не чувствовал холода — постепенно погружался в мягкую вату, которая неизвестно откуда взялась здесь, в лагере, в темную воркутинскую ночь. Последнее, что уловило ухо, — скрип снега, отдаленные звуки выстрелов, далекие победные крики…
Потом наконец наступила тьма — настоящая, густая и безмолвная.
Меня выходила Тамила Супрунова.
Когда все закончилось, она никому ни слова не сказала о том, что в ту ночь я был вместе с Червоным и другими бандеровцами. Ничего не объяснила и мне. Сам догадался о причине хорошего и заботливого к себе отношения. Знаю только: когда Червоный и Лютый оставили меня и пошли к своим, чтобы попробовать завершить начатое, женщина, потерявшая надежду на спасение, подползла ко мне, подхватила, волоком затащила внутрь здания, нашла все необходимое и перевязала рану. Потом узнал: Тамила в свое время тоже нюхала порох, была военным врачом, а в управление лагерей перебралась после гибели фронтового мужа, какого-то полковника.
Она же добилась, чтобы после выздоровления я был при больнице, и меня сделали санитаром. Попытку бегства не шили: отчасти помогли показания Супруновой, отчасти то, что судить и навешивать новые сроки надо было всему лагерному контингенту без исключения. А оказалось, Червоный правильно говорил: не все, даже «враги народа», знали, как себя вести, когда вокруг бунт, убивают солдат и офицеров, режут друг друга и поджигают барак. Подавляющее большинство заключенных даже не пытались выйти за пределы лагеря. Более того — даже не рискнули приблизиться к периметру.