— Говорили — неурожай, — ответил я осторожно. — А еще куркули сгноили в земле хлеб, чтобы подорвать курс на индустриализацию.
— Так вам и говорили?
— Именно так!
— Ладно, пускай. А окрестные села стерегли комсомольцы с винтовками. Их мобилизовывали и ставили в окружение при каждом селе. Чтобы ни одна живая душа оттуда не выбралась. Люди доходили до того, что начинали есть себе подобных. И до греха людоедства доходило всюду, где на Украине уже утвердили красную власть.
— Вранье…
— Правда, — отчеканил Червоный. — Правда, лейтенант. И ты, выходит, не такой уж грамотный, раз этой правды не знаешь. А заодно — слепой и глухой, потому что ничего не хочешь видеть и слышать. Вот скажи, почему на другом конце Украины снова был страшный голод? Только не говори, что ничего не слышал!
Я не просто слышал — я видел это своими глазами, когда служебные обязанности требовали выезда из Чернигова в район. Теперь сознаюсь: пытался не смотреть на тех, кто мучился от тифа и дистрофии, и не слушать жутких рассказов о том, как люди весной едят лебеду, листья деревьев, охотятся за бродячими собаками и выискивают в полях дохлых грызунов. Вот только с врагом об этом говорить не хотелось. Поэтому только ответил Червоному коротко:
— Засуха была сильная. Запасов хлеба оказалось недостаточно. Газеты писали.
— Почему же мало? Куркулей уже нет, некому хлеб гноить. — В голосе Червоного слышалась злая ирония. — Говоришь, газеты читаешь… А не писали твои газеты, как наши, здешние села сбивают в колхозы, чтобы потом продукты массово отправлять на Восток? Только, друг Михаил, никаких голодающих это зерно не спасало! Все шло туда, в Россию или за границу. Пока на Украине массово гибли люди, коммунисты кормили Польшу, Германию, даже Францию![9]И уж точно не напишут никогда эти ваши газеты, как я лично и мои парни тайком встречали беженцев с того края Украины и переправляли сюда. Потому что люди бежали от голода с Востока на Запад, а их опять не пускали: пусть подохнут, где жили! А, о чем с тобой говорить… товарищ ! — Червоный махнул рукой.
— Правильно, — легко согласился я. — Не нужно меня агитировать.
— Таких, как ты, слова не проберут, — кивнул он. — Вас только наглядная агитация убедит. Собственно, для этого тебя сюда и привели.
Червоный хотел еще что-то сказать, но я его прервал:
— Так что товарищи вам не подходят. Вы все здесь — паны. А чем тебе тогда польские паны не угодили? Я читал твое дело, Червоный.
— Интересно. Хотел бы я почитать… Что ж ты там вычитал? А, неважно… — Он снова прошелся по тесному помещению. — Я тебе скажу, чего там точно нет и не будет никогда. Я, Середа, хоть при Польше, хоть при немцах, хоть при Советах кладу свою жизнь ради того, чтобы на нашей с тобой земле, лейтенант, не было никаких оккупантов. Понятно сказано?