- У многих писателей известность пришла значительно позднее того, как они начали писать.
- Все это я знаю. Я пробовал себя в разных жанрах, но ни одна идея не востребована. Все мои задумки - пустышки, которые никому не интересны. Я ни на что не гожусь. Я бесполезен.
Вероятно, ему необходимо было чье-то участие, возможность высказаться, излить душу. Он говорил с таким отчаянием в голосе, что мне стало его жалко.
- Извините, а как ваша фамилия или псевдоним? - осторожно спросил я.
Из современной литературы я читал достаточно много и подумал, что, может быть, знаком с работами автора. Со знанием его творчества подойду к проблеме предметно. А также, возможно, узнаю, кого он мне напоминает.
- Что вам даст мое имя, которое недостойно и того, чтобы напечатать его под агитационным листком?
- И все-таки... - настаивал я. - Скажите, хоть название одной из ваших книг. Быть может я поклонник вашего творчества.
- Вряд ли. Мои книги в свободную продажу не поступали.
- А где их тогда продавали?
- Зачем продавать книги, которые никто не станет покупать?
- А зачем их тогда печатать? - сам собой возник вопрос на нелепый довод.
- Вы совершенно правы. Их никто и не печатал.
- Вы хотите сказать, что издатели заворачивали все ваши произведения?
- Нет. Я никому не давал лишнего повода насмехаться надо мной. Мне и так горько сознавать собственную бесталанность, - самоуничижался Беглец от жизни.
- Так вы их даже никому не показывали?!
- Зачем? Я сам в состоянии оценить, что бездарно, а что гениально. И услышать от кого-то подтверждение... Нет. Я не намерен заниматься мазохизмом, - ответил литератор.
- Так сколько вы книг написали?
- Какой смысл писать, если их никто не будет читать?
Неслыханно! Я потерял дар речи и ошеломленно уставился на мужчину. Вряд ли у меня найдутся аргументы, чтобы переубедить неудавшегося литератора. Он так хорошо забаррикадировался в своих умозаключениях, так логично все для себя объяснил, что с наскока такую стену не пробьешь. Что тут сказать? Пусть лезет в петлю. Я умываю руки.
Неожиданно для самого себя, я произнес совершенно другое.
- Вы понимаете, что своих читателей очень обделили? Мне их жаль, а вас нисколечко.
Литератор подался вперед: зацепило. Вероятно, он рассчитывал, что я разделю с ним его душевные муки, стану уговаривать, жалеть и причитать, а может даже, подолью живой воды в его увядшее авторское самолюбие.
- С чего вы взяли? То, что вышло бы из-под моего пера ... Да, они плевались бы! - принялся убеждать меня он.