Мелкие, причудливые значки испещряли выцветшие страницы. Черные и красные символы, со множеством завитков, палочек и дробей. Я никогда не видел ничего подобного ни на страницах учебника арифметики, ни в астрономических подсчетах, ни в физике, ни даже в метафизике. Конечно, среди непонятных знаков встречались иногда какие-то чертежи и геометрические фигуры, но, если присмотреться то, все они оказывались гораздо более сложными, чем в геометрии. Нет, это не геометрия, и не алгебра. Ни один математик или языковед не разобрался бы и в малой части того, что записано здесь.
— Магические письмена! — я прикоснулся к сухой, ветхой странице и произнес вслух то, о чем подумал. Незнакомец одобрительно и глухо засмеялся в ответ, словно желая сказать «молодец, ты правильно угадал». Не смех, а жуткое эхо, исходящее из глубины разверзнувшейся могилы.
— Неужели отец занимался алхимией? — я погладил страницу и понял, что под пальцами шуршит не бумага и не пергамент, это выделанная кожа, но не телячья, нет, у скота не бывает точно такой же нежной текстуры кожи. Я прикасался точно к такому же содранному кожному покрову, который обтягивал мои пальцы, руки, лицо, все тело, и хотел в ужасе отдернуть ладонь, но не мог.
— Алхимия? — на этот раз в усмешке слышалось неодобрение. — Значит, ты так ничего и не понял.
— Я понял, но, боюсь себе в этом признаться. Боюсь поверить в то, что это не еще один кошмарный сон, — решительно и твердо возразил я. Я не любил, когда надо мной пытались подшутить, как над простачком, и всегда умел поставить насмешника на место.
— Да, конечно, еще один сон, — он сложил крепкие костлявые руки на груди, полы рваной накидки взметнулись вверх, и под ними мелькнул истлевший бархатный камзол, от которого так же исходил запах праха и земли. — Если это сон, тогда где же то мерзкое чудовище, которое скребется возле твоей кровати и готово вот-вот выпрыгнуть из мглы, чтобы перегрызть тебе горло, где твой сосед по комнате, где мерный бой часов, будивший тебя каждую ночь?
— Я понимаю, чего вы от меня хотите, — мне не терпелось отойти от стола, но я не мог сделать ни шагу.
— Неужели? — и опять он пытается надо мной насмехаться.
— Я не стану заниматься колдовством, — уверенно процедил я сквозь зубы. — Я не верю во все эти глупости и считаю их несущественными…
— Твой отец верил, — спокойно и многозначно возразил он.
— А где мой отец, в какой канаве сейчас гниет его обезглавленное тело? — я больше не мог держать себя в руках и готов был кинуться на чужака с кулаками. Он был единственным здесь, кто мог мне хоть что-то объяснить, но он предпочитал говорить загадками.