— Что с тобой? — мать взволнованно смотрела на него. — Не подавился?
Савинов отрицательно покачал головой, медленно прожевал оладий.
— Ты не подумай, Танечка у Веры Петровны замечательная. Просто с первым мужем не вышло. И такая красивая… С тобой все в порядке?
— Абсолютно. Так, вспомнил об одном деле, по работе.
Мать облегченно вздохнула:
— И в кого ты такой практичный, не понимаю. Никогда не думала, что пойдешь по комсомолу. А уж что банкиром станешь — тем более. (Это она уже ему говорила, и не раз.) Ну и молодец, хоть поживешь по-человечески. А все-таки жениться надо, мне хочется внуков понянчить…
Он смотрел на мать, но другая женщина проплывала сейчас перед ним. Как хорошо он знал ее! Молодая женщина, девушка, через какие-то — преодолимые! — пространства тоже смотрела на него, улыбалась ему. Ее рука тянулась к нему, трогала разделяющие их преграды, и они, точно нарушенная гладь воды, зыбкие, вздрагивали, начинали взволнованно трепетать, готовые разойтись уже скоро… Ни разу он не подъехал к ее дому, не подстерег ее, чтобы увидеть хоть краешком глаза. Пусть, издалека, с биноклем, как шпион, соглядатай. Все ли идет верно, совпадают ли секунды и минуты, часы и годы в возвращенном для него одного времени? В остановленном и заново запущенном для него мире. Он боялся, что один его взгляд сможет изменить что-то. Вдруг ее не окажется там, где он будет ждать, где у них назначено?
Вдруг Риты не окажется вовсе — для него?
«Нет, — убеждал он себя, — все будет так, как и должно быть. Я верю в это. Я знаю все наверняка…»
…Поезд, шедший в Москву, ночью раскачивало так, что, казалось, еще чуть-чуть, и состав взлетит. А ночь обнимет его и вытолкнет наружу — за пределы этого мира. Нынешней ночью Савинову было даже страшно выйти в тамбур, точно туда мог ворваться ветер и забрать его, закружить; выбросить в ту зиму, из которой однажды он так удачно вывалился на бетонную, разогретую июльским солнцем, плиту.
Вместе с ним в СВ ехал сотрудник их банка — Юлиан Ганецкий. Начальник отдела рекламы и маркетинга. Старый приятель по комсомолу и большой хитрец. Поезд тряхнуло, и следом, резко взорвавшись ослепительным фейерверком, полыхнув по стеклам купе, загрохотал на соседнем полотне встречный состав.
— Батюшки-матушки, — чуть погодя, под шум и грохот, Юлиан поднялся на локтях с постели. Близорукими заспанными глазами он посмотрел на Савинова, но так и не поняв, спит тот или нет, потянулся к бутылке коньяка, плеснул в походную рюмку. Шепотом спросил: — Дмитрий Палыч, спишь?
Савинов не ответил. Встречного поезда и след простыл. Исчез грохот, сразу вошла ночь с неяркими огнями семафоров, торопливым перестуком колес.