Все мои тормоза летели к черту, я бормотал, уже не контролируя, что несу и как выгляжу:
— Вообще люблю песню, кого только не слушал… Но вот так никогда не действовало… Вы знаете, может, и не увидимся больше… Глупо, сам понимаю… чистый символ, просто знак благодарности…
Не решившись сделать шаг, я стал целомудренно тянуться губами к ее щеке. И вдруг девушка чуть повернула лицо — мой скромнейший поцелуй пришелся в угол рта. Тогда, наконец-то бросив проклятую торбу, я схватил ее за плечи…
— Молодые люди! — крикнули над ухом.
А, проводница! Я оглянулся — поезд уже шел. Анжелика, всплеснув руками, вскочила в тамбур. Я без колебаний прыгнул за ней.
— А как же?.. — испугалась она.
— До первой станции!
Анжелика вдруг высунулась из тамбура, крикнула что-то, замахала рукой — другой держалась за поручень, — и рослый морячок, в три прыжка догнав наш вагон, весело швырнул в тамбур мою торбу, большую и грязную. Я стоял ошалело. Будущая звезда наклонилась, подняла с затоптанного пола нашу рыночную тару и вежливо подала мне.
Проводница закрыла наружную дверь — сейчас спросит про билет. Я схватил Анжелику за руку и потащил через весь вагон в дальний тамбур — я не понял, как и почему с ней вдруг стало легко.
Вагон был плацкартный, люди жили своей жизнью, устраивались, молодая мамаша прилаживала на полу между полками пластмассовый горшок. Скуластенькая со своим парнем сидела у окна, фетровая шляпа лежала между ними на столике. Они проводили нас взглядом и, кажется, не очень удивились.
В тамбуре я стал объяснять:
— Понимаешь, нельзя так. Не могу. Не могу я без тебя. Изуверство! Ведь даже адреса не знаю!
Последний аргумент я почти выкрикнул. И ее глаза послушно округлились, будто и ее привело в ужас, что мы больше не увидимся. Тогда я прижал ее к себе и стал целовать в щеки, в висок, в макушку, бормоча в перерывах:
— Изуверство какое-то, прямо шаманство. Где ты научилась-то? Бьешь прямо наповал! Сдержанности не хватает, но черт с ней, тебе и не надо…
— А вчера одна женщина… — начала Анжелика, и голос дрогнул.
— Да пусть застрелится! — заорал я.
В тамбур вышел какой-то мужик и прочно пристроился курить. Я отвернулся к дверному стеклу. Анжелика попросила у мужика сигарету.
Когда мужик докурил и ушел, я отобрал у нее сигарету, придавил и швырнул в угольный ящик.
— Нельзя, — сказал я, — голос огрубеет. Ты же артистка.
— Уже начал опекать?
— Ага. Холить и лелеять.
Она сказала с улыбкой, но довольно твердо:
— Не надо относится ко мне лучше, чем я сама к себе отношусь.
Я со вздохом пообещал:
— Ладно. Только ты сама к себе относись хорошо.