— Какого рожна ты ещё кочевряжишься капитан? — Помолчав какое-то время, добавил: — Соглашайся, пока я добрый.
Половков плотный, крепко сбитый, с серыми холодными глазами и строевой выправкой упрямо и несговорчиво молчал.
Помощник начальника штаба армии только что предложил ему должность командира отдельной штрафной роты. Назначение к штрафникам, где в подчинении у него будут уголовники и предатели, совсем не радовало.
Видимо это молчание вывело майора из себя.
Он взорвался. Ударил по столу жёлтым, сухим кулаком:
— Плохо начинаешь у нас службу, капитан! Что значит не пойду? — Его тенорок набирал высоту, густел, становился грозным.
Половков хмуро и неуступчиво упрямился.
— Я товарищ майор, боевой офицер. Дважды ранен, награждён. Мне всякой швалью командовать как то не с руки! — Наконец выдавил из себя.
Голос майора неожиданно помягчел.
— Да пойми ты голова садовая. Преступников и отребья в штрафной роте хватает. Но есть и просто бойцы. Хорошие солдаты, младшие командиры, которым просто не повезло. Большинство составляют именно они. И запомни. Тебе оказано доверие. Абы кому мы штрафниками командовать не поручаем.
Майор хитро прищурился, словно кот, почуявший мышь.
— Сам посуди, капитан. Майорская должность, права как у командира полка. Выслуга — один к шести.
Построжел.
— И не забывай. Мы ведь можем пересмотреть своё решение и тогда ты пойдёшь в штрафную уже рядовым!
Настроение Половкова вконец изгадилось. Попал, что называется. Без меня, меня женили! Не спросясь! Бред по сути.
— Слушаюсь. Когда отбывать?
Майор уже спокойно сказал:
— Во дворе «ЗИС» грузится, я уже предупредил, чтобы тебя взяли с собой. Сейчас зайди в кадры, оформи документы. Я распоряжусь, чтобы всё быстро оформили.
— Благодарю, товарищ майор!
— Благодарить потом будешь. Когда живым домой вернёшься!
Половков повернулся и вышел. Нашёл кадровиков. В кабинете сидело двое.
Капитан в мешковатой гимнастерке, скрывающей солидное брюшко и молодая женщина, с погонами сержанта и медалью «За боевые заслуги».
Капитан, прислонившись к подоконнику пил чай из настоящего стеклянного стакана в мельхиоровом подстаканнике.
Женщина сидела за громоздким и некрасивым столом. Она была в гимнастёрке и в юбке. На ногах ладные начищенные сапожки на каблуках. Под гимнастёркой была заметна крупная крепкая грудь.
Она была настолько миловидна, что её даже не портили ни грубая ткань гимнастёрки, ни офицерский ремень.
На столе перед ней стояла тяжёлая печатная машинка.
Капитан спросил фамилию и, покопавшись в своих бумагах, поставил печати в продовольственном и вещевом аттестатах.