Бросили на землю солдатские сидора, которые мягко осели широкими бабьими боками.
Штрафники сидели у разожженного костра — Гулыга, Лученков, Клёпа и еще человек десять штрафников. Кряхтя, стаскивали с ног рыжие немецкие сапоги, широкие в голенищах и растоптанные внизу, с загнутыми, как полозья, носками. Разматывали сырые портянки, ковыряли завязки ватных штанов. Устало занимали очередь за окурком.
— Покурим земеля?
— Покурим… Покурим…
Крохотный окурок, передавался из рук в руки, превращаясь в мокрый клочок газетной бумаги.
Клёпа увидев старшину встал, поднял за лямки сидор, тряхнул его. Глухо стукнули металлические банки. Рядом поставили термосы с кашей.
Загремели котелки. Бойцы жадно ели. Сразу притихли разговоры. Слышался лишь стук ложек.
Каша была плохо проварена, сплошь в черных зернах, мелких камешках и непонятном мусоре. Противно скрипела на зубах.
Лученков ел быстро. Присев на корточки, вообще не заметил, как исчезла половина котелка. Вытер ложку о шинель передал её и котелок Клёпе.
Клёпа, ковыряя ложкой в котелке, бурчал:
— Вот сука жизнь! Не сиделось мне спокойно в лагере… — Клёпа вздохнул, — Захотелось пожрать, пошлёшь человека в столовую. Скажешь, чтобы картошечки пожарили… С хрустящей корочкой. На постном масле. А тут беги, копай, стреляй! Что за жизнь. Не-еет! Буду проситься обратно. Старшина, водка где?
Старшина виновато прятал глаза и негромко оправдывался:
— Хлопцы, да говорю же вам, осколок прямо в термос попал. Вытекло всё на землю.
— Ну — ну! То-то я смотрю от тебя запах идёт. Наверное, собственным телом дыру закрывал! Вот проиграю тебя в карты, будешь тогда знать!
Остальные штрафники, изголодавшись, не слушали ни Клёпин трёп, ни оправдания старшины.
Лученков толкнул Клёпу в бок.
— Ты Миха, лучше повара на кон поставь. Кто проиграет, пусть его в котле с кашей сварит.
Клёпа скривился.
— Я и без повара мясо найду. Бля буду!
Молча и тяжело смотрел, как Лученков выскребает котелок.
— Поел?
Тот кивнул головой.
Клёпа достал из кармана фляжку. Сделали по глотку.
— И как? — Клёпа неторопливо закурил.
Лученков и не разобрал, как следует, что это такое. Только обожгло горло.
— Хорошо! — Ответил он. — Будто господь по душе босыми ножками… Оставь бычка, а то уши опухли.
— На, кури.
Кончиками пальцев передал Глебу окурок и отошёл.
После боя почти все скинули обмотки, переобулись в добротные немецкие сапоги с подковами.
Подсчитывали потери. Погибли тридцать пять человек. Более семидесяти были ранено.
Тяжело раненые бойцы уже лежали на разбросанной соломе в повозках, которые подогнал старшина.