Московский художественный театр (Богданович) - страница 9
Сдѣлавъ второе, не менѣе важное открытіе, что трубы плохо проложены и заражаютъ цѣлебные источники, онъ сразу оцѣниваетъ важность положенія для лѣчебнаго заведенія, не обращая ни малѣйшаго вниманія, насколько второе открытіе можетъ задѣвать интересы тѣхъ, кто уже воспользовался первымъ. Эта черта наивности свойственна всякому таланту, для котораго существуетъ одинъ только интересъ – истины. Въисполненіи г. Станиславскаго эта наивность оттѣнена превосходно. Вы все время, до момента открытаго столкновенія, видите человѣка, преисполненнаго радости, что именно ему суждено оказать такую важную услугу обществу. Объясненія съ братомъ все еще недостаточно, чтобы показать обратную сторону медали. Штокманъ наивно думаетъ, что братъ просто не понялъ, не усвоилъ еще всей важности его открытія, но когда всѣ остальные, редакторъ газеты, его тесть, все общество станутъ на его сторонѣ, то и упрямый братъ пойметъ, что здоровье тысячъ людей важнѣе нѣсколькихъ сотъ тысячъ рублей, необходимыхъ на улучшеніе купаній. Только когда братъ грозитъ ему потерею мѣста за разоблаченіе, въ немъ просыпается смутное пока еще представленіе, что не для всѣхъ важна истина. Но и тутъ его возмущаетъ не корыстное сопротивленіе брата, а его непониманіе, повидимому, такихъ простыхъ вещей. Его возмущаетъ, что истина не трогаетъ брата и его клики, и онъ съ комичнымъ для зрителя раздраженіемъ восклицаетъ: "И эти болваны могутъ навлечь такія невзгоды на свободнаго, честнаго человѣка!" Для него все это такъ просто, такъ ясно, что отдѣлить себя отъ истины, разъ блеснувшей ему въ глаза, онъ уже не въ силахъ, даже если бы хотѣлъ. Онъ слился съ нею и на просьбы жены вспомнить о дѣтяхъ, отвѣчаетъ великолѣпной по своей простотѣ фразой: "Я долженъ имѣть право смотрѣть прямо въ лицо моимъ сыновьямъ, когда они выростутъ большими". Артистъ, менѣе талантливый и чуткій, чѣмъ г. Станиславскій, могъ бы испортить весь чудный эффектъ этой сцены, повысивъ тонъ, ставъ въ театральную позу, къ чему эта центральная фраза даетъ не мало повода. У г. Станиславскаго она выходитъ просто, естественно, такъ какъ для Штокмана въ ней ней нѣтъ ничего особеннаго,– онъ иначе не можетъ поступать и свято вѣрить, что и другіе не могутъ. Нѣкоторая доля комизма, вкладываемая г. Станиславскимъ въ свое исполненіе, придаетъ Штокману ту юмористическую жилку, безъ которой этотъ характеръ былъ бы неясенъ. Для Штокмана въ начавшейся борьбѣ между нимъ и противной кликой есть дѣйствительно нѣчто комическое, какъ казалось бы, напр., Геркулесу, противъ котораго возстали муравьи. Именно такими муравьями кажутся ему въ сравненіи съ истиной ея противники, въ особенности его достопочтенный братецъ. Этимъ объясняется комичная сцена въ типографіи, когда Штокманъ, надѣвъ форменную фуражку брата-бургомистра и завладѣвъ его тростью, важно расхаживаетъ, увѣряя брата, что теперь онъ, докторъ Штокманъ,– первая власть въ городѣ. Для него сопротивленіе брата -просто смѣхотворная комедія и на сердитое требованіе брата возвратить его "оффиціальную фуражку", онъ, шутя и добродушно посмѣиваясь, увѣряетъ его "Пустое! Или ты воображаешь, что твоя оффиціальная фуражка испугаетъ пробуждающійся народъ? Такъ знай, завтра же совершится переворотъ. Ты грозилъ отставить меня отъ должности, но теперь я отставляю тебя отъ всѣхъ твоихъ должностей. А ты думаешь, я не могу этого сдѣлать? Ошибаешься! За меня общество, Гофстадтъ и Биллингъ будутъ громить въ "Народномъ Вѣстникѣ", Аслаксенъ вступитъ въ борьбу во главѣ всей ассоціаціи домовладѣльцевъ". Трудно передать лучше, чѣмъ дѣлаетъ это г. Станиславскій, когда постепенно выясняется для Штокмана истинное положеніе вещей,– изумленіе, разочарованіе, наконецъ, яростное негодованіе овладѣваетъ имъ, и онъ уходитъ, бросая вызовъ всему обществу: "Теперь посмотримъ, можетъ ли человѣческая низость зажать ротъ патріоту, который стремится очистить общество".