Я думал, что дождь зарядит надолго, но на следующее утро, а точнее, к полудню, когда мы проснулись, уже вовсю светило солнце. Правда, утром следующего дня дождь опять лил как из ведра. И не переставал потом пять дней кряду. Мне непогода не мешала: в дождь у меня крепкий сон. Роуз скучала и пыталась слушать пластинки на стареньком стереопроигрывателе. Но бедняга совсем не фурычил: видно, островитяне, как сговорившись, включили все свои электроприборы, и напряжение сильно упало.
На второй день электричества опять не хватало, и мы даже не могли читать при тусклом свете. Да тут еще откуда ни возьмись повылезали мошки да жучки, которые в дождливую погоду прекрасно себя чувствуют, — они нам страшно докучали. Я видел, что на Роуз постепенно находит уныние.
Я всегда мог вывести ее из этого состояния, но теперь не хотел даже и пытаться. У меня был тайный план, и дождь стал моим верным сообщником. Я мечтал, чтобы ливень не утихал еще месяц!
И вместо того, чтобы как-то ее утешить, я, напротив, орал на нее, в общем-то вел себя как последний гад. Я ждал, когда же с ней случится истерика с рыданиями — тогда уж точно будет ясно, что она совсем плоха… На четвертое или пятое утро она надулась, и мы не разговаривали весь день. Я решил, что удобный момент настал, однако Роуз, похоже, держалась. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, было вот что. Как-то к нам в хижину заглянула миссис Ансель, и Роуз шепнула мне, что ни под каким видом не сядет играть с ней в карты. Но миссис Ансель пришла к нам за ватой. У нее заболел скарлатиной малыш. Роуз посоветовала немедленно отвезти малыша к врачу в Джорджтаун, но миссис Ансель подняла ее на смех: она намеревалась обтереть ребенка ватой, смоченной ромом, и сбить температуру. Держалась она невозмутимо и все повторяла, что природа должна взять свое и чем скорее малыш переболеет, тем для него лучше.
Мы пошли с ней, Роуз помогла ей обтереть мальчика, у которого температура подскочила почти до сорока и чувствовал он себя очень плохо. Я выкурил с Анселем по сигаре и предложил съездить за доктором.
На что он сказал, что все это пустяки — сыпь уже выступила и через недельку малыш оклемается. Я слышал, как Роуз спорит с миссис Ансель — их голоса звучали все громче и громче. Когда Роуз завизжала, что миссис Ансель ни черта не понимает, Ансель подмигнул мне и выбежал из бунгало. Я вышел через несколько минут.
Роуз сидела на пороге нашей хижины — грязная, промокшая — и громко рыдала. Я привел ее в дом, раздел, обтер простыней и включил газовый нагреватель воды на полную мощь. Роуз осушила стаканчик виски и при тусклом мерцании газовой горелки я стал зачитывать ей газетные объявления о ночных клубах Нью-Йорка, осведомляясь с невинным видом, не выступала ли она в том или другом заведении, да как там внутри, да как там с выпивкой и едой и все в таком духе. Я прочитал все объявления на полосе, но это не возымело никакого эффекта. Вдруг она закатила истерику и яростно разодрала газету в клочки.