– Выходим на дорогу! – приказал Мишель. – Мне что, дважды повторять?
Он взвалил извивающийся мешок на плечо и зашагал к дороге. Мнимые гвардейцы поплелись следом.
Ночь не принесла Генриетте облегчения. Перелом, на который так надеялась Клодина, не наступил. Генриетта по-прежнему лежала в постели короля. Она дышала с трудом. Лицо ее пожелтело, пронзительные крики сменились тихими, хриплыми стонами. Служанка осторожно поменяла под ее высочеством простыню. Людовик и Филипп стояли рядом с постелью. Клодина ощупывала лоб Генриетты и хмурилась.
– Сколько ей еще осталось? – спросил Филипп.
– Не знаю, – ответила Клодина. – Ее высочество пожелала видеть вас обоих… Ваше величество, ваше высочество, я делаю все, что в моих силах, но…
Людовик кивнул.
– Ее высочество просилась на воздух, к ее любимым цветам.
– Надо исполнить ее желание, – сказал король.
– Любое перемещение обернется пыткой для ее высочества, – возразила Клодина.
Король повернулся к Бонтану:
– Тогда пусть моя спальня станет цветущим садом.
Не прошло и часа, как королевская спальня действительно превратилась в роскошный сад с белыми зимними розами, цветками львиного зева и анютиных глазок. Цветы заполнили подоконники, столы и столики, полки. Пол был заставлен вазами. Ощутив аромат цветов, Генриетта шевельнулась и с трудом открыла глаза.
– А сегодня… нет ветра? – спросила она.
Людовик подал знак Бонтану. Первый камердинер открыл окно. Генриетта вздохнула. Сейчас она была настолько хрупкой, что казалась тряпичной куклой.
– Какой упоительный аромат. Разве может быть что-нибудь прекраснее цветов и их волшебного запаха?
– Есть. Та, на кого я сейчас смотрю, – ответил Людовик.
Генриетта попыталась улыбнуться, но ее накрыло новой волной боли. Она опустила голову и застонала. Через некоторое время боль стихла.
– Я боюсь, – шепотом призналась Генриетта.
– Тебе нечего бояться, – сказал ей Филипп.
– Откуда ты знаешь?
– А ты помнишь время до своего рождения?
Генриетта едва заметно покачала головой.
– Тогда как ты можешь бояться?
– Я не помню небес, где жила до рождения.
Еще одна волна боли заставила Генриетту содрогнуться всем телом. Ее ноги дернулись. Лицо превратилось в маску страдания.
Людовик схватил Клодину за руку:
– Сделайте что-нибудь!
– Уже… ничего не сделаешь, – возразила Генриетта. – Холодно. Мне очень холодно.
Ее дыхание участилось. Руки покрылись синеватыми пятнами.
– Филипп, прости меня, я… я не любила тебя так, как ты заслуживал.
– Ты любила меня так, как могла, – ответил ей Филипп.
– Какие вы оба… красивые. А ведь все… могло бы быть по-другому.