— Келлерман, директор исправительной колонии в Брандмоосе. Да, вы не ошиблись, я его брат. Жду.
В трубке послышался голос Андре.
— У меня опять назревают события, Андре, — сказал он. — Опять критический возраст.
— Если бы ты мог просто задерживать их подольше, — сказал Андре и хохотнул: — У настоящей тюрьмы все же есть свои преимущества, тут воспитательные заведения не могут с ней тягаться.
— Только научатся как следует работать — и на тебе, отпускай, — вздохнул директор. — На сей раз речь идет о Мартине Кнехте, три года назад его в колонию доставил отец, собственноручно. Да, да, ты не ослышался, отец, а не полиция. Так сказать, в целях профилактики. Отец парня — трактирщик.
Секретарша стояла за дверью и слушала телефонный разговор. Она не решалась тихонько открыть дверь, взять из сейфа ключ и на цыпочках выйти из кабинета. Но куда прикажете девать чистые вещи, эти сапоги и носки? Она робко постучалась и вошла.
— Минуточку, Андре, — сказал директор. Прикрыв ладонью левой руки трубку, он смотрел, как секретарша набирает комбинацию цифр на дверце сейфа. Потом попросил ее присесть и снял с трубки ладонь. — Андре, я звякну тебе потом, денька через два-три. Это дельце мы непременно обтяпаем. Нет, уже не один, до скорого.
Он откинулся на стуле. Ну, что она слышала? И давно она этим занимается — подслушиванием под дверью? Зачем ей это надо? Он ей и так все растолкует. Пусть она раз и навсегда усвоит, что у него нет от нее секретов. А у нее от него? С ней можно быть откровенным?
Она кивнула, сделала глотательное движение, вид у нее был недоуменный. Ей и в голову не приходило подслушивать, она только хотела принести ему сапоги и взять забытый в сейфе ключ. Он может ей доверять, она целиком на его стороне. Она в курсе всех его забот, знает о неприятностях с воспитанниками и надзирателями, о зависти подчиненных и ненависти местных крестьян. Она же понимает: он у всех на виду! Стоит не выполнить плановое задание по сельскохозяйственным работам, стоит осведомителям не донести вовремя об очередной выходке колонистов, стоит угодить в подстроенную недоброжелателями ловушку — и расхлебывать кашу приходится ему одному. Жестокое обращение с животными, гомосексуализм, поджоги, доходящая до поножовщины вражда между подростками — кому же, как не ей, знать обо всем этом? Она покорно согнулась в кресле.
Директор кивнул, взял сапоги и носки, которые она оставила у дверей. Он верит ей, она и в самом деле понимает его, разделяет его заботы. Он предчувствовал, что они поладят, и благодарен ей. В сочувствии он не нуждается, для него важнее ее душевное расположение… Но они забыли о Мартине Кнехте. Есть трудности, с которыми ему, директору, не справиться в одиночку. Ему придется выпустить Мартина на свободу, если тот ничего не натворит до своего совершеннолетия. И вот тут ему пришла в голову одна мысль. Или, может, Регина Кемп считает, что Мартин созрел для освобождения? Можно ли вот так, ни с того ни с сего, вытолкнуть в жизнь парня, которого приволок сюда его собственный отец, причем по своей воле, без решения суда? Жизнь — тонкий, обманчивый слой цивилизации, а под ним вулкан, который в любую минуту может заговорить. У таких, как Мартин Кнехт, нет даже этого слоя. К тому же, если его освободить, он так и не успеет выучиться на механика. Скорее наоборот — станет официантом. Но разве официант подходящая профессия для швейцарца?