Элиас оцепенел. Он впервые видел Гитлера – Гитлера-человека – так близко. И почувствовал в нем подлинную страсть. Некую смущавшую сознание крайнюю форму искренности. И почувствовал, что в этот миг Гитлер еще не имел никакого представления о том, чем станет. Он был всецело и фанатично предан Германии, но при этом, видя его, Элиас, далекий от всякого упрощенчества, понял: сам Гитлер уверен, что действует во имя Добра.
Все это он ощутил в Гитлере-человеке. Это действительно было человеческое существо, но с совершенно извращенными представлениями, которому, как капитану, обманутому своими навигационными приборами, было суждено спровоцировать самую беспримерную катастрофу в истории человечества.
«Немногие творят зло, полагая, что они творят зло», – подумал Элиас.
Если бы Гомель увидел Гитлера в этот момент, он бы наверняка выстрелил. Но у Элиаса перехватило горло. Его глаза были прикованы к профилю будущего фюрера. Гитлер слушал Дингфельдера, был поглощен его речью, всецело проникшись идеей немецкого величия, которое нации предстояло восстановить.
Оратора проводили шумной овацией. И Элиас увидел, как Гитлер встал, невозмутимо прошел перед ним и поднялся к трибуне.
Толпа еще не утихла, когда Гитлер предстал перед ней. Он не говорил ни слова, наблюдая за аудиторией выжидающим и холодным взглядом. Скрестил руки и сделал вид, будто просматривает свои заметки, затем снова вперил в толпу леденящие глаза.
Та уже стихла, но Гитлер по-прежнему безмолвствовал, словно хотел посеять в умах что-то вроде страха. А решив наконец после долгого молчания, что пришло время, заговорил, сначала вполне спокойно.
Он говорил о Германии, о войне 1914 года. Об украденной победе. Атмосфера в зале быстро накалилась. Фразы становились все более агрессивными. Они не имели ничего общего с благопристойной речью предыдущего оратора. Его слова, словно поднимающийся прилив, все больше и больше захватывали слушателей. Главное, он говорил на простонародном немецком, понятном всем. Его выражения были резкими, как удары ножом. Он яростно клеймил Версальский договор, этот диктат, навязанный союзниками и унижавший немецкий народ. Те, кто его подписал, были трусами, предателями нации. И он набросился на евреев, на спекулянтов, и его слова рассекали воздух, как бич кожу раба.
– Повесить их! – рычала толпа.
Под хор несмолкающих выкриков он подробно изложил свою программу из двадцати пяти пунктов: воссоздание великой объединенной Германии, отмена Версальского договора, лишение немецкого гражданства евреев, высылка инородцев, конфискация всех «доходов с войны», доля работников в прибылях предприятий, создание великой национальной армии, изъятие прессы из рук иностранцев или евреев…