Все сразу умолкли и с интересом, не стесняясь, стали крестить его взглядами, оценивая, словно жеребца на торжище.
– Васютка, поручаю тебе Микиту, – обратилась Настёна к черноглазому высокому парню. – Это мой брат, – кивнула она на Василия. – Ну, вы тут ознакомьтесь, а я пошла.
Никита весь вечер скромно простоял около ребят, приглядываясь и мотая себе на ус, кто каков есть. Уже за полночь разбредались по своим дворам. Никита украдкой отслеживал каждый Настёнкин шаг. Краем глаза приметил, что она с подружкой идёт недалеко от него.
Ночной ветерок вплетался в кудри черёмухи, а потом шелковым потоком приятной горечи неотступно тянулся за Никитой. Он жадно вдыхал этот густой аромат, пока не помутнело в горячей голове. Понял, что словно приворожила его девка своими глазами-смородинами. Ветерок усилился и принёс обрывки разговора:
– Не боишься, Настька, ведь скоро Федька-то вернётся?! Осень не за горами… Он от тебя ни за какие пряники не отвяжется… попомни моё слово!
– А я ему не жена и даже не невеста, – сердито дёрнула она головой, отчего тёмно-каштановая коса, как длинная толстая змея, ожила на груди. – С кем хочу, с тем и гуляю. Прицепился, как репей, не отдерёшь…
– Ты же знашь, какой он пакостный… какý-нить гадость сотворит, с него станется…
– Не боись, отобьёмся!
У Никиты всё внутри оборвалось, в глазах зарябило. «Вот те, баушка, и Юрьев день! Несвободна Настенька, несвободна… Думал, своё счастье встренул, а оно чужим оказалося».
Всю неделю он болел этой горькой мыслью. Как на грех, Настя куда-то исчезла, будто её никогда и не было. Проходя мимо её дома, напрасно косился на окна в надежде хоть одним глазком взглянуть на любимую.
Завтра светлый праздник Святой Троицы. Управившись с последними делами, Никита присел на предамбарник, с удовольствием вытянув натруженные за день ноги.
«Небушко-то как полыхат, быдто пожаром его обхватило!» – восхитился Никита. И верно, облака громоздились огромными горами, щедро облитыми багрово-рыжим золотом. Он долго дивился этому неисчезающему чуду, точно замерло оно навсегда. Ни ветерка, никакого движения. Тишина проникала в уши, просачивалась через кожу и забивала собой всё тело, а заполнив, пыталась выбраться наружу, отчего больно молотила по вискам. Никита слушал, как колотилось сердце, разгоняя по венам кровь и выстукивая: «Настя. Нас-тя. Нас-тень-ка. Нас-тя. Нас-тя. Нас-тень-ка»… Прилепилось имечко к самому нутру и осталось там жить, приголубленное.
– Настя! – вырвалось вдруг наружу заветное слово и будто камнем ударило в тишину. Послышались голоса ночных птах и бреханье собак.