. Е. П. Лачинова встречалась с ним, подолгу беседовала и, как считает Е. Вейденбаум, первоначально задумала роман именно о нем, о его судьбе.
Вот как она описывает своего героя: «Достигнув возраста юноши, Александр обращал на себя общее внимание стройностью, красотою, живостью, богатыми дарованиями ума. Служба, как говорится, ему везла и предвещала блистательный карьер, как вдруг молодец попался, был предан суду и разжалован в рядовые без выслуги с лишением чинов и дворянства, не знаю за что, потому что я принял за правило редко верить рассказам разжалованных».
Но такова судьба и ее деверя, который не только вдохновил автора на написание книги, но и сыграл немалую роль в создании самого романа. «Судя по содержанию книги, нельзя допустить, чтобы Е. П. Лачинова могла написать ее без сотрудничества или помощи лица, хорошо знакомого как с мелочными подробностями военных действий на Кавказской линии, так и с составом ставропольского военного общества»,— писал Е. Вейденбаум>2.
Советский литературовед и писатель А. Титов пришел к выводу, что за личностью главного героя действительно стоит декабрист. Но не Е. Е. Лачинов, а более значительная фигура.
>1 Кавказский сборник. Том 1. Тифлис, 1876; том 2. Тифлис, 1877.
>2 Вейденбаум Е. Кавказские этюды, с. 319—320.
А. Титов обратил внимание на письмо Е. П. Лачиновой шефу жандармов А. Ф. Орлову, которое она отправила в август 1844 года.
«Любезный граф!
Когда во время моего последнего пребывания в Петербурге, в нынешнем мае, я узнала о запрещении моего сочинения, озаглавленного «Проделки на Кавказе», я была далека от мысли, что навлеку на себя неудовольствие его величества... Опыт прошлого доказал, что именно литература прославила царствования Екатерины II и Людовика XIV. Я слышу со всех сторон о том, что современной русской литературы не существует. И именно это, граф, заставило меня взяться за перо— без тщеславия, но исполнившись патриотизма и национальной гордости. Мое первое сочинение было запрещено. Если оно не понравилось его величеству, умоляю Вас повергнуть к его стопам выражения моей глубокой скорби и исходатайствовать для меня его высочайшее прощение, чтобы его величество удостоило принять во внимание вдохновлявшие меня чувства, а не пристрастные толкования, которые ему могут быть представлены и содержать точку зрения, целиком чуждую моим мыслям.
Граф Строганов, которого я упросила удостоить меня разговором, высказал подозрение, что я была руководима в этом сочинении кем-то, враждебным к правительству. Я Вас уверяю, любезный граф, что никто не участвовал в моем труде, и если я частично использовала ежедневные беседы, которые имела со многими нашими кавказскими офицерами, или даже черкесами, и несколько заметок об экспедициях, данных мне двумя офицерами, один из коих позднее погиб на дуэли, а другой как храбрец на поле боя, то все-таки никто из них не участвовал моем труде... Все, что я могу еще добавить, это что я руководилась чувством личной мести, выводя некоторые характеры, списанные с натуры, но эти персонажи столь малочисленны и столь незначительны, что, конечно, они не могли привлечь к себе внимания»