А она… она побледнела и похудела от волнения на новом месте, пока освоилась, пока прижилась. Как будто не было тех лет, что работала операционной сестрой под Минском, в военном городке Уручье, как будто не проработала всю войну в операционных, помогая хирургам. Но это ведь был сам Левит — профессор, светило. А у каждого хирурга свой почерк. Она хотела быстрее освоиться, научиться. Левит оперировал безмолвно, только морщился, если больной стонал, и протягивал руку. А операционная сестра должна была положить в эту протянутую руку именно то, что надо.
Она поняла, что обязана не только любить свою работу, но и чувствовать хирурга. Надо как бы идти чуть-чуть впереди хода операции, чтобы быть готовой выполнить то, что требуется. Хирург должен ощущать, что старшая сестра не только тут, рядом, но что она вместе с ним, понимает его настроение, знает, какой он инструмент любит. Даже в самом пустяке, в том, как сестра подает хирургу салфетку, чтобы вытереть руки, он должен чувствовать твою полную готовность и самоотверженность.
Людмила Васильевна оперировала с такими знаменитыми хирургами, как Левит, Маят, Рыбушкин, Батаен, Тейман, очень любила Кулешову, Покровскую, изучила их характеры и повадки, их манеру оперировать.
Старшей операционной сестрой в 5-й Советской больнице Людмила Васильевна проработала двадцать лет.
И вот теперь с этой должности уходит.
Однажды, поздним вечером, она зашла в палату взглянуть на больного, которому несколько дней назад сделали очень сложную операцию. Больной Людмилу Васильевну не узнал. Да и как он мог узнать; что он видел, взволнованный перед операцией, — только ее глаза между белой маской и низко надвинутой белой косынкой, да и глаза наверняка были озабоченные. Сама она тогда на больного не глядела, мысленно настраивалась на операцию, проверяла, все ли готово.
А тут, потому что не спалось, душно было, ненужные мысли лезли в голову, — она и пошла в палату.
И больной, облизывая запекшиеся губы, разочарованно сказал, что издали принял ее за палатную сестру.
— Она меня спасла, она меня выходила, наша сестричка. Все с лаской, все с улыбкой. А вы, извините, кто? Вы новенькая?
— Почти, — усмехнулась она. Но усмехнулась чуть горько.
— А я думал, наша сестричка подошла. Вот это человек, это, как в старину говорили, сестра милосердия.
Людмила не обиделась, не стала объяснять, что это она стояла рядом с хирургом в операционной. Сказала:
— Да, у вас очень хорошая палатная сестра.
— Ей я буду обязан жизнью…
— Ну, и хирургу. Вас оперировал такой замечательный хирург… — этого она просто не могла не сказать.