Выйдя из аптеки и натягивая капюшон плаща, юноша прислушался. Ему почудилось, что в однотонный шум ветра и прибоя вкрался какой-то посторонний звук. Он сошел с крыльца и стал в тени у стены аптеки. В самом деле, оттуда, со стороны моря, уже явственно слышались чьи-то чавкающие по грязи шаги. Вот до него донесся сдержанный кашель простуженного человека.
«Кто бы это мог быть? — подумал юноша. — Интересно. Подожду», — решил он.
Ждать пришлось недолго. Через несколько минут ветер вытолкнул из густого мрака серую человеческую фигуру. Путник был одет в ватную телогрейку и поношенную солдатскую шапку. На ногах у него были высокие резиновые сапоги. Шел он неторопливо, слегка откинув корпус назад, будто ему трудно было держаться на ногах под порывами ветра. На границе светлого круга от аптечного фонаря путник на миг повернул лицо к свету, и Кондаков увидел болезненно-бледный правильный овал лица с провалами под скулами, аккуратно подстриженные пшеничные усы и тонкие бескровные губы. Затем прохожий так же неторопливо и равнодушно зашагал дальше.
Юноша посмотрел ему вслед, сделал два шага в сторону ушедшего и остановился. Было что-то странное, неправильное в этом человеке. Но вот что́ — Кондаков не мог сообразить. Машинально он пересек улицу и подошел к чайной.
Нет, положительно было в этом случайно встреченном человеке нечто, заставлявшее насторожиться и думать. Взявшись за ручку двери и уже потянув ее на себя, бригадмилец случайно посмотрел на рукав плаща.
«Да, да! Вот оно что! — молнией мелькнула догадка. — Одежда! У незнакомца передняя сторона телогрейки и брюк была серой, значит сухой, а со спины одежда была черной, совершенно мокрой. Значит, он вышел откуда-то и шел только спиной к дождю и ветру, спиной к океану. Но ведь в той стороне нет ни одного дома, сарая или хотя бы навеса. Да и дождь хлещет уже сколько времени. А на голенищах сапог прилипли стебельки прошлогодней травы…»
Бригадмилец решительно повернулся и бросился вдогонку за ушедшим.
«Только бы он не свернул куда-нибудь», — думал юноша, совершенно еще не представляя, как он подойдет к этому человеку и что ему скажет. Чем дальше шел Кондаков, тем нерешительней становился.
«В самом деле, вот я подошел к человеку и начинаю его спрашивать: кто он и откуда идет? Да порядочный человек скажет, чтобы я не совал нос не в свои дела. Это еще хорошо. Другой просто пошлет подальше… И как назло — ни одного прохожего. Он знал большинство жителей поселка, во всяком случае в лицо. Попадись сейчас на пути знакомый житель поселка, он бы никогда не отказался помочь бригадмильцу. Никого нет…»