В сорока километрах южнее Скалистого мыса, в глубокой обширной лощине, из зарослей амурского бархата и березы показался человек. Поднявшись по склону, он внимательно огляделся.
— Кажись, верно вышел, — решил Сергунько и двинулся к югу. Обогнув причудливую, с отвесными неприступными боками сопку, путник приложил руку козырьком ко лбу.
— Угадал, — поздравил он себя и начал спускаться вниз, раздвигая стволом ружья заросли шеломайника. Исполинские растения за его спиной еще долго продолжали недоуменно покачивать похожими на ободранные зонты головками, словно обсуждая, куда лежит путь человека. Наконец явственное журчание воды остановило путника. Дорогу ему преградил ручей. Глянув вверх, он заметил темное отверстие обветшалой охотничьей юрты, лепившейся между корнями древней каменной березы. Юрта выглядела покинутой. Войдя, человек поставил двустволку в угол, огляделся, сунул два заскорузлых пальца в золу очага. Сразу отдернул руку — горячо.
— Ребята здесь, — удовлетворенно отметил он, положил походный мешок на грубо сколоченное из жердей подобие стола и начал вытаскивать из мешка самые различные предметы. Появились одна за другой коробки с гильзами и капсюлями, банка с порохом, мешочки дроби, пачки чая и сахара, какие-то свертки. Наконец, порывшись глубже, путник извлек из необъятного мешка бутылку спирта и водрузил ее среди всего этого богатства. Занятый делом, он не заметил, как в дверях появился невысокий коренастый человек. По темному, в крупных оспинках лицу вошедшего трудно было угадать его возраст, и только гладко зачесанные, длинные и совершенно седые волосы показывали — человек стар. Раскосые глаза хозяина юрты с удовольствием следили за действиями пришельца.
— Никифор, ты? — негромко позвал он человека у стола. Тот повернулся и, казалось, не выказал удивления.
— А, Захар, — сдержанно приветствовал он хозяина юрты. Со стороны показалось бы, что эти люди только вчера расстались. Великан-охотник взял Захара за плечи и подвел к выходу, пытливо всматриваясь в лицо друга. — Ты мало изменился, Захар, хотя не виделись… — он замолчал, прищурив глаз, словно прицеливаясь мыслями в прожитые годы, — почитай, три лета. Как промышляешь здесь?
Раскосые глаза Захара сузились в щелки. Он улыбнулся, обнажив удивительно белые ровные зубы, казавшиеся вставными при его темном лице и седых волосах.
— Хорошо, брат, хорошо. Нечего бога гневить, хорошо. — Он вгляделся в лицо товарища. С сомнением покачал головой. — Большая дорога у тебя была. Никифор, ты пришел за делом. По глазам видно. Говори.