— Фантазия!
— Нет, ошибаетесь, Пряхин. Это правда. Эти сапоги изъяты при обыске у Лисовского. Это — ваши сапоги.
— Почему мои? Изымали где-то, а теперь приписываете мне.
— Потому, Пряхин, это ваши сапоги, что Кондаков видел вас в них, потому, что эти сапоги вашего размера, а Лисовскому они не полезут, на два номера меньше. Потому, что вас видел матрос Иванкевич входящим в дом Лисовского. Потому, что в доме Лисовского найдено несколько коробок спичек, которые имели следы на терке точь-в-точь такие, какие получаются у вас… Да вы не волнуйтесь. Это еще не все. Потому, что половина денег тех серий и номеров, которые изъяты у вас, преблагополучно лежат еще в сейфах Госбанка, ни разу не находившись в обороте. Вот справка об этом. Ознакомьтесь.
— И, наконец, потому, что следы этой обуви найдены в расселине, по которой вы поднимались с берега моря к поселку в трех километрах севернее рыбной базы. А вот мешок с вашими вещами, найденный под камнями. Интересуетесь?
Пряхин сделал протестующий жест. Он лихорадочно искал выхода. Каждое из доказательств, приведенных Трофимовым, он мог бы разбить в отдельности, но все вместе…
— Что же вы молчите? Вы так живо рисовали мне картины вашей жизни в Сибирске, что я с нетерпением жду оттуда подтверждения. Боюсь только, что многое не совпадет, — нанес Трофимов последний удар.
Пряхин поднял голову и посмотрел в глаза следователю.
— Что меня ожидает?
— Прежде всего разочарую вас. Я советский следователь и авансов преступнику не выдаю. Вас ожидает точное соблюдение законности. Ведь вы не можете ничего сказать по поводу моего отношения к вам? Второе: вас ожидает обвинительное заключение и справедливый, я повторяю, справедливый суд. Многое зависит от вас…
— Хорошо. Я буду говорить.
Итак, Пряхин начал давать показания. Рассказал и о Лисовском. Значительно хуже обстояло с Лисовским. Кроме показаний сообщника, изъятых сапог да малозначительных для его обвинения показаний Иванкевича, против старика-инвалида не было улик. Понимая это, Лисовский упорно отрицал все, в том числе факт знакомства с Пряхиным. А это было решающим моментом для разоблачения преступника.
Когда Лисовского ввели в кабинет Трофимова, Пряхин уже сидел там, съежившись у подоконника, и не глядел на вошедшего. На лице старика не дрогнул ни один мускул. Он спокойно и тяжело опустился на стул.
— Когда вы это кончите? Мне сегодня надо идти получать пенсию, — прохрипел он, безразлично оглядев комнату и задержавшись взглядом на календаре.
— Кончим скоро. Вот еще несколько вопросов. Так вы говорите, что ваш дом не посещал никто?