Вставал Андрес с первыми лучами солнца и отдавал мне приказы, как солдату своего полка. Проснувшись, он уже больше ни на минуту не смыкал глаз. Потом он скакал и бегал вокруг кровати, повторяя речь о необходимости физических упражнений. Я же прикрывала глаза и лежала тихонько, думая о море или улыбках. Иногда я оставалась в постели столько времени, что Андрес возвращался из ванной, где запирался с газетой, и кричал:
— Вставай, лежебока! О чем ты опять задумалась? Жду тебя внизу. Считаю до трехсот; если не спустишься, я ухожу.
Я, как сомнамбула, вылезала из ночной рубашки, натягивала панталоны, пятерней приглаживала волосы, потом застегивала блузку перед зеркалом, с трудом нашаривая пуговицы. Затем, держа в руках ботинки, сбегала вниз, где ждал Андрес.
— Двести девяносто восемь, двести девяносто девять... — считал он. — Имей в виду, в следующий раз не дам тебе времени надеть сапоги. Будешь тогда знать, копуша несчастная! — ворчал он, забираясь в «форд» и заводя двигатель.
Я просовывала голову в окошко, целовала его и трепала по волосам, а потом обегала машину и садилась рядом.
Чтобы добраться до Пласа-дель-Чарро, необходимо было выехать за пределы города. Солнце уже начинало припекать, когда парнишка-конюх выводил лошадей. Андрес вскакивал в седло без посторонней помощи, но прежде всегда помогал мне взобраться на Кошмар, никогда не упуская случая погладить ее по шее.
Далеко вокруг тянулись поля. Так что мы могли мчаться, куда глаза глядят, как если бы вся земля принадлежала нам. Тогда мне и в голову не приходило, что мне могут понадобиться все обширные земли, которые появились у нас позднее. В те дни мне хватало и одного поля.
Иногда Аль-Капоне неожиданно бросался в галоп. Тогда Андрес отпускал поводья, позволяя ему бежать, куда глаза глядят. Поначалу я не знала, что лошади имеют привычку повторять действия друг друга, и очень испугалась, когда Кошмар тоже пустилась в галоп, хотя мне этого не хотелось. Я едва смогла выдержать эту скачку: ягодицы при каждом шаге бились о седло, и к вечеру на них выступили обширные синяки. При виде их генерал едва не умер от смеха.
— Ты бьешься о седло, потому что все время сидишь, — наставлял он. — Привставай на стременах, когда скачешь.
Я старалась исполнять все его указания, как если бы мне давал их сам Бог.
Он очень любил ставить меня в тупик, а потом смеяться над моим невежеством.
— Ты не умеешь ездить верхом, не умеешь готовить, не умеешь трахаться. Даже интересно, на что ты потратила первые пятнадцать лет своей жизни?— допытывался он.