— Дайте нам водки, — сказал он деловито.
— В такую-то жару? — усомнился Лебедев. — Может, пивка?
— Не надо нас воспитывать, — отрезал Федька. — Мы уже большие. Мы уже ополченцы. Сегодня уходим. Последний нонешний денечек. Видите, мы в ватнике! Когда ещё достанется? Потом будешь вспоминать — слезами обольёшься. Да и увидимся ли…
Мы выпили, поговорили с Федькой о театральных делах, и Федька налил по второй.
— Не стоит, — сказал я.
— После слезами обольёшься, — строго сказал Федька, — надо выпить, куме, тут, на том свете не дадут!
Мы выпили ещё.
— Не удовлетворяют меня театральные формы, — объявил Федька, — обветшали! Честное слово! Все стригутся под Станиславского. А надо, брат, работать! Понял? Надо искать! Где? В формах, вот где. Формализм — великая вещь, если им правильно пользоваться. Да-да. Давай, слушай, пей, не задерживай.
— Не охота, тебе говорят, — сказал я.
— Если ты уверен, что мы увидимся с тобой, друже, — сказал Федька, — тогда не надо… А если не уверен…
Мы выпили. Федька откинулся на спинку стула.
— Ты бы хоть рассказал, что такое твой формализм? Как ты его понимаешь? — спросил я.
Федька копался в своей тарелке, придирчиво рассматривая каждую капустинку сквозь очки.
— Формализм, брат, я понимаю, как формальное отношение к форме и формалистам!
Он захохотал и стал устанавливать тарелку на горлышко графина.
— Я, — сказал он надменно, — ищу новые формы! Довольно бриться под МХАТ! Что когда-то было прогрессивным, может сегодня оказаться глубоко реакционным. Ты об этом думал?
Он взялся за графин:
— Вот мы сейчас выпьем за то, чтобы нам увидеться! За чудную нашу землю минус фашизм! Давай!
Тарелка, конечно, вырвалась всё-таки из его толстых пальцев, упала и разбилась.
Лебедев стал собирать осколки.
— Это к счастью, — сказал Федька и полез под стол помогать Лебедеву.
Я наклонился к нему и тоже помогал.
— Значит, ты, Митька, вернёшься в полном порядке, — сказал Федька под столом и вылез оттуда, пыхтя и отдуваясь, — это к счастью, уверяю вас. Лебедев, голубчик, принесите нам ещё водки.
— Дудки, — сказал Лебедев, — вы уже.
— Что — уже? — удивился Федька. — Лебедев, поймите, мы провожаем его в ополчение. Ведь он у нас ребёнок. Он, может быть, там заболеет или что-нибудь ещё. Ведь его же жалко? Лебедев, у вас есть дети?
— Две персоны, — сказал Лебедев.
— Девочки?
— Мальчики.
— Большие?
— Одному сорок два, другому тридцать восемь.
— Вот видите, — сказал Федька, — принесите выпить.
— Всё, — твёрдо сказал Лебедев, — разрешите получить. После благодарить будете.
Я сказал:
— Пошли, Федька, собираться надо.