.
Уничтожаются оставшиеся в Москве архивы заводов, управлений, даже вузов: «В условленное время мы с Таней Родзевич подошли к институту. Толкнули дверь — внутри было пустынно. Только в углу вестибюля ярко пылал огонь в старинной печи, и перед ней на корточках сидел старик и подкладывал туда всё новые пачки бумаг… из валявшихся вокруг него мешков. Мы подошли к нему. „Вы чего — вам кого — тут никого нет, не ходите наверх“, - пробурчал он. „Я один тут остался. Все вчера — выкувырывались. Весь ваш институт. И студентки и учителя ихние. В Ташкент, что ли, уехали“. „А как же мы — первый курс? Все на трудфронте, и ничего не знают“. „Ну, уж — про то не ведаю. Институт закрыт, нет его — понятно? Мне, вон, велели, я жгу документы все. Чтоб немцу не достались“[24].
Дни паники породили и то народное презрение к бегущему из столицы мелкому начальству, о котором пишет в своих мемуарах главный маршал авиации А.Е. Голованов: „…В середине октября, числа 15-17-го, мне пришлось выехать из штаба в Монино в Ставку. Я почти не мог продвигаться по шоссе к Москве: навстречу шли сплошные, нескончаемые колонны различных машин, не признававшие никаких правил движения. Пришлось взять с собой несколько машин вооружённых солдат, чтобы, с одной стороны, пробиться в Москву, а с другой — навести хоть какой-то порядок. Из встречных машин кричали: „Немец в Москве!“ Подъехав к столице, мы увидели группы рабочих, которые останавливали легковые машины, выезжавшие из Москвы, и переворачивали их в кюветы. Честно говоря, я с радостью смотрел на то, что делают рабочие, и даже подбадривал их. В легковых машинах сидело разного рода „начальство“, панически бежавшее из столицы… Оставив солдат навести порядок и назначив старшего, я поехал дальше. В Ставке доложил, что делается на дороге из Москвы, и о мерах, которые пришлось принять…“[25]. „Рабочие отряды“ описывают многие: несмотря на реальную угрозу взятия Москвы, подобное бегство для множества людей было неприемлемым. Через два дня, когда было принято постановление ГКО „О введении в Москве осадного положения“, ситуацию отчасти удалось нормализовать: „…с 19 октября город жил более или менее нормальной жизнью. Город охранялся войсками, патрулированием как днём, так и ночью“[26].
Отношение к „беглецам“ характеризует приведённая Л.Б. Беленкиной частушка: „…народ придумал, что будто бы фашисты сбрасывают листовки с текстом: „Дорогой товарищ Сталин, мы Москву бомбить не станем, полетим мы за Урал и посмотрим, кто удрал““.
Немецкое наступление под Боровском и Наро-Фоминском