* * *
Первой начала рассказ Валентина. У нее отлично получалось есть похлебку и заодно излагать свои и Линины приключения в крепости так, как она это видела. Получалось у нее драматично и высокохудожественно. Ведьма то повышала голос, то понижала, не пересказывала слова Азильды или того же коменданта, а играла их, как заправская актриса.
Надо сказать, при этом она не старалась приукрасить свою роль, даже скорее выставляла главной героиней напарницу, но так, чтобы вызвать восхищение обеими. К тому же Тина совершенно не отклонялась от истины, что было еще более удивительно.
Лина даже заслушалась и подумала: какие же мы с Тиной молодцы!
Примерно эти же мысли были и у всех, кто сейчас слушал девушку.
Рассказав про концерт, который устроила Лина, ведьма вдруг замолчала, задумалась, а затем обратилась к подруге:
— Слушай, а я так и не поняла, зачем ты полезла на сцену ублажать этих олухов пением.
Эммелина как раз доедала последнюю ложку, поэтому готова была включиться.
— Мне надо было проследить за Азильдой. Я видела, что она нервничает и крутит кольцо и подумала, что она может внезапно решиться и снять его. А вот куда денет? Мне хотелось быть уверенной, что она спрячет его на себе.
— И как? — заинтересовался Дамиан.
— Как я и предполагала. Во время особо длинной баллады она наконец прошептала формулу развода и стащила с пальца колечко. Мне даже удалось разглядеть куда она его запрятала.
Ромуальд места себе не находил от волнения. Он представлял в картинах все, что ему рассказывали, и они ему не нравились. Вдруг стало ясно, что девушки подвергали себя огромному риску, причем делали это сами. Это выставляло его в нехорошем свете, и неважно, что перед ним же самим.
А когда Тина стала рассказывать про то, как Лина устроила свое выступление перед этими мужланами, князь вдруг ощутил укол ревности. К любви это не имело ни малейшего отношения, скорее к чувству собственности. Она пела для этих мужланов, которые в искусстве ни уха, ни рыла! Хотелось затопать ногами, как в детстве, но приходилось сдерживаться. Внезапно девушка сама дала ему повод придраться.
Он и так смотрел на магичку во все глаза, а тут вдруг уставился на нее в ужасе.
— Ты вытащила кольцо у нее из кармана? Потихоньку? Украла?
Лина не подала виду, но страшно обиделась. Она не стала отвечать, просто замолчала и отвернулась от князя. Вот ложись тут за этого Ромуальда костьми, а он тебя еще и оскорблять будет.
Тина тоже была возмущена. Она, наоборот, воззрилась на князя с таким осуждением, что тот поёжился под ее взглядом. Дамиан вынужден был вмешаться: