Женщина схватила Шуркину ладонь и, больно нажимая химическим карандашом, вывела на ней крупные фиолетовые цифры — 5,1 и 8.
— Вы что? — сердито заорал Шурка. Получилось тоненько и жалобно.
— Иди-иди, — махнула на него женщина с портфелем. — Не стой здесь.
Из-за спины подошла еще женщина.
— Иди сюда, мальчик. За мной.
Шурка подошел. Они свернули с набережной. Женщина медленно потопала к высоким домам, они прямо и ровно выступали из тумана.
«Почему вы осенью в рукавицах ходите?» — так и вертелось у него на языке.
Все спали, нигде не горел свет. Только в одном доме светились все окна сразу. Дом был высоким, черным, неуклюжим.
— А у меня вот сына арестовали. Пришла спросить… И еду вот ему несу передать, — сообщила женщина, приподняв корзинку. — Говорят, шпион. А он никакого иностранного языка даже не знает.
«Мама шпиона!» — перепугался Шурка.
— Мои мама и папа ни в чем не виноваты.
Шурка особенно выделил слово «мои».
— Если не виноваты, значит, там во всем разберутся, — устало согласилась она, показав подбородком на светящиеся окна: они слегка расплывались в тумане.
Значит, этот высокий черный дом — гнездо Ворона?
Они постояли и посмотрели на окна. Иногда за ними мелькала тень.
— Нельзя подходить ближе. Они не любят, когда подходят ночью.
— Кто «они»?
— Будем ходить и делать вид, что гуляем.
Она со вздохом снова подняла корзину.
Шурка предложил бы помочь. Но ведь ее сын был шпионом. Мало ли что…
Женщина медленно пошла по тротуару.
Шурка расстегнул пальтишко. Со всех сторон в темноте колыхались и зыбились тени. Они уплотнялись, и уже было видно, что это человеческие фигуры в пальто, толстых шарфах и шапках.
Только и слышалось:
— Какой у вас номер?
— А у вас?
— Есть кто после пятидесяти?
— После трехсот?
— Сотые где?
— Двухсотые, отзовитесь!
Тихие голоса теперь шелестели со всех сторон. Серые укутанные фигуры выныривали из темноты. Да сколько же их тут! Шурке стало страшно.
Они постепенно вставали друг за другом. Мамы шпионов. Сестры шпионов. Жены шпионов. Сестры врагов. Мамы диверсантов. Жены вредителей. Значит, злодеи скрывали тайну даже от своих родных? Пока их не арестовали и всё не открылось…
На лицах женщин Шурка не видел злобы. Только усталость и печаль.
Сколько горя злодеи причинили своим собственным родным.
И вдруг он подумал: а мама и папа? Что если они не всё ему рассказывали? Что если не всё он о них знал?
Шурке показалось, мороз сковал его изнутри. Дышать стало трудно.
А женщины всё шли, вставали друг за другом.
— Какой у вас номер?
— А у вас?
…Ведь могло такое быть? Могло?
Как все родители, они иногда уходили по вечерам. Куда? Много ли дети вообще знают про своих мам и пап?