Но зато сколько насмешливого презрения выражали они после того, как князь уезжал, по отношению к городским чиновникам; какими нелепыми казались эти представители власти по сравнению с верховным правителем! Такэно впервые ощутил, что тут, в городе, он ни в коей мере не может быть отражением княжеского величия, и ничего даже думать о любви и уважении к нему, княжескому самураю, со стороны народа. Можно было, конечно, вызвать трепет у людей грозным видом, строгими мерами, громкими окриками и даже рукоприкладством, но тем самым неизбежно выросло бы и презрение, скрываемое за внешними покорностью и почтительностью. Можно было постараться завоевать любовь поддельной простотой, притворным сочувствием, неискренним вниманием и даже панибратством, но это только усилило бы скрытые насмешки.
Такэно пошел третьим путем: он постарался стушеваться и выполнять свои обязанности незаметно.
* * *
Храмы в эти дни были заполнены приношениями; не было, наверно, ни одного человека в городе, который не пришел бы в какое-нибудь святилище и не принес бы свой дар. И никто не смущался тем, что приносил свои дары как раз туда, где учили видеть проявления божественного духа во всем живом и неживом, – а значит, в храмах было не больше святости, чем в кусте чертополоха у канавы или в камне у забора, ибо дух божественный нельзя разделить или уменьшить. Если есть он – он есть повсюду и везде в равной степени; если нет его – то нет его нигде.
А в других храмах, иной веры, говорили людям о бесчисленных богах и духах, обитающих в небе и на земле, в морях, реках, ручьях, озерах, и даже в каждом дереве, – но и в тех храмах, по здравому разумению, не нужно было оставлять подарки и молиться. Если столько богов и духов существует в мире, то мир становится невозможен для проживания человека, ибо как приспособиться к воле и желаниям тысяч божеств? И разве задабривать одного из них, не значило бросать дерзкий вызов всем остальным, – точно так же, как поклоняясь всем, принижать каждого по отдельности?
Но люди шли и шли в храмы, и не иссякал этот поток, потому что всякому хотелось верить, что есть такое место на свете, где он найдет защиту, помощь и утешение. Служители храмов не разочаровывали людей, потому что, во-первых, и сами хотели верить в это, а во-вторых, если бы они стали убеждать людей в обратном, то очень скоро служителям нечего было бы кушать.
Не разубеждали они и в бесполезности поклонения идолам из дерева и металла, а также изображениям, нарисованным на стенах и досках. Причем, в данном случае поклонение верующих выражалось самым причудливым образом: так, например, особым почитанием пользовалась отчего-то бронзовая собака, сидящая перед воротами одного из храмов, – точнее, нос этой собаки. Все жители города были твердо убеждены, что если потереть этот собачий нос, то удача в делах, достаток в доме и счастье в личной жизни будут обеспечены. В результате, нос собаки терли так часто и сильно, что его бронза сияла подобно золоту. Об этом счастливом собачьем носе знали и в других городах страны, а также и в сельской местности, поэтому в праздничные дни перед бронзовой собакой толпилось больше паломников, чем перед огромной статуей Будды, находящейся в самом храме.