Арман вдруг ясно увидел, как Сесилия лежит на траве, но только рядом с ней почему-то не он. Не Арман. Рядом с ней незнакомец. Немецкий офицер в черном мундире с золотыми галунами и нашивками, рыжеволосый, с золотистой кожей, с длинными тонкими руками. Арман не выдержал. Он подавился и его жестоко вырвало, но даже лежа в холодном липком поту, он не мог избавиться от сладостных видений о Сесилии.
Вот ее маленький жаркий язычок, словно змейка кружит у него во рту, и только пылкими глубокими поцелуями Арман пытается заглушить громкие страстные возгласы. Арман прекрасно изучил, что они означают, и отчего они зарождаются.
Нужно долго, порой мучительно долго целовать Сесилию, перебирая руками ее пышные, черные как смоль волосы, и тянуть, сильно тянуть за них, чтобы Сесилия начала хныкать и поскуливать. Лишь тогда она позволяла Арману расстегнуть корсаж и высвободить тугие груди. Она вскрикивала, не переставая:
- Сильнее! Целуй сильнее! Теперь руками! Оо-о, не останавливайся!
Сесилия обожала, когда Арман ласкал ее мягкий, округлый животик. Она наслаждалась, когда язык Армана проникал в пупочную впадинку, когда Арман любовно покусывал нежную кожу, медленно пробираясь ниже и ниже.
- Не останавливайся! Прошу тебя, не останавливайся! Еще!
И вдруг:
- Хватит! Ты меня слышишь? Прекрати немедленно! Поди прочь!
О, как белеют ее руки в лунном свете, когда Сесилия поправляет растрепавшиеся волосы. Как блестят в отраженном свете ее зубки, когда бесстыдница заливисто хохочет. А потом говорит:
- Пора возвращаться на танцы.
А вдруг этот мужчина, что с ней, и в самом деле не Арман? Что, если это и вправду немецкий офицер, который вовсе не хочет возвращаться на танцы? Вот он швырнул Сесилию оземь, грубо раздвинул твердым коленом ее ножки, так что Сесилия уже больше не смеется. Ей не до смеха. Она, наверное, пронзительно кричит, но никто не слышит. Вот немец резко, одним толчком проник в нее, чаще и чаще, быстрее и быстрее припадает к ней, рыча от удовольствия, а поля обагряются кровью...
Арман перевернулся на живот, чтобы отогнать видение, и зажал уши, чтобы не слышать криков, но чресла его тесно придавились к теплой земле, и видение вновь оживает.
Туда-обратно, туда-обратно, вниз-вверх, быстрее и быстрее.
В голове застучало, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Туда-обратно... Быстрее... Еще секунда - и откуда-то, словно со стороны Арман услышал хриплый протяжный стон. Свой. Все кончено. Он уснул, как был - в горячей влажности погасшей страсти.
Час спустя его заметил отец, который сидел на облучке фургона.