- Понимаешь, Моника, - заговорил он, ощущая, как благодарное тепло разливается по жилам, - у тебя есть один недостаток. Очень серьезный.
- У тебя тоже есть один недостаток, - сказала Моника. Она смерила его взглядом и брезгливо отшатнулась, словно опасалась испачкаться. - Он заключается в том, что ты совершенно омерзителен.
Ярость снова захлестнула его, застучала в висках. Арману хотелось наброситься на Монику, схватить и лупить по щекам до тех пор, пока голова не отвалится. Или швырнуть через всю комнату. Вместо ответа он поднес к губам стакан и опорожнил его.
- Тебе не удалось меня провести, Арман Бержерон, - не унималась Моника. - Остальным-то ты сумел пустить пыль в глаза, но не мне. Я знаю тебя как облупленного. Сразу раскусила. Ты родился омерзительным и таким же подохнешь!
- Тогда какого черта ты вышла за меня? - выкрикнул Арман.
Голос Моники прозвучал тихо и спокойно.
- Потому что так хотела моя бабушка, - сказала она. - Потому что я не становилась моложе и мне был нужен муж. Потому что я была такая дура, что надеялась со временем сделать из тебя приличного человека. Я надеялась, что в хорошем доме и в семье ты вылезешь из привычной грязи. Я надеялась, что буду тобой гордиться, а вместо этого мне даже стыдно показать тебя своим родным из Ливингстона. Да, я в тебе жестоко ошиблась, но ты не рассчитывай, что, если я уж оказалась в западне, то я буду валяться в грязи вместе с тобой.
- Это ты оказалась в западне? - выкрикнул Арман. - Ты? В жизни не слышал подобного вздора!
- Да, - голос Моники сорвался на визг. - Да, я в западне. - Она прижала кулачки к животу. - Ты только посмотри на себя. Только посмотри. Почти всегда пьян или же пьянствуешь со своими мерзкими дружками, пока я прозябаю одна в доме, который тебе бы не видать как своих ушей, если бы не деньги моей бабушки, в занюханном городке, где мне все противно, но откуда я не могу уехать, потому что мне стыдно показать тебя своим родным. Я в западне, потому что вынуждена носить в своем чреве нежеланного ребенка, зачатого из-за твоего скотского пьянства. И не надейся, что я забуду об этом хоть на минуту. И не моли меня о прощении, потому что я тебя никогда не прощу. Ты за все заплатишь. До своего последнего вздоха заплатишь.
Арман осторожно поставил стакан на стол, натянул пальто, остановился прямо перед Моникой и посмотрел на ее искаженное лицо.
- Будь проклята, Моника, - сказал он. Чтоб тебе гореть в геенне огненной!
С рождением Анжелики ничего не изменилось. А кое в чем даже ухудшилось, поскольку до того, как ребенок появился на свет, Арман мог хотя бы мечтать о том, чтобы сбежать. Правда, такие мысли закрадывались в его голову лишь по ночам, в особенности после крепкой выпивки.