«Ты сегодня поздно будешь?» — услышал Андрей Иванович, уже одетый в джинсы и свитер, совершая последний вояж из комнаты на кухню. Жена лежала на кровати, открыв глаза. «Не успел уйти, проснулась, — подумал Мирошкин, которого передернуло внутри от одного вида проснувшейся супруги. — И чего человеку не спится? Ей ведь на работу, дай бог, к десяти». Вслух он только бросил:
— Буду поздно, у меня сегодня занятия в институте.
— Вечером папа заедет, — поставила его в известность жена.
— Зачем?! — в это слово Андрей Иванович постарался вложить как можно больше антипатии по отношению к тестю.
— Он привезет мне швейную машинку. А потом, что здесь такого?! Он ведь мой отец! Что ты против него имеешь?
— Ладно, Ира, не начинай. Приедет и приедет, — проговорив это, Андрей Иванович вышел из комнаты.
Если бы у него было побольше времени и он еще ненадолго задержался в квартире, разговор наверняка перерос бы в очередную ссору, которые происходили в семье Мирошкиных почти каждое утро, пока супруги были еще полны сил. Но теперь времени не было, он уже опаздывал. Сложив в сумку все необходимое, Андрей Иванович начал было открывать дверь, но в комнате послышалось скрипение дивана, и в коридоре появилась голая жена, Ирина Валерьевна, что-то сжимавшая в руке: «Ты забыл». На ее ладони лежало обручальное кольцо, которое он действительно не надел. В последнее время это происходило с Андреем Ивановичем часто. Он не любил носить кольцо, считая, что мужчина с этим предметом на пальце не рассматривается встречными женщинами в качестве объекта внимания. Жена как-то пыталась убедить его, что обладатель обручального кольца, напротив, привлекает женщин своей солидностью и положительностью, но Мирошкин считал эту мысль одной из самых больших глупостей, которые он слышал из уст Ирки. Впрочем, ему приходило в голову, что таким образом жена пыталась обезопасить себя от конкуренток. Наивно, конечно, но, как говорится, все средства хороши. Супруга надела ему на палец кольцо тем же движением, каким сделала это два года назад в загсе, и поцеловала несвежими губами. От этого в груди у Андрея Ивановича опять случился спазм. Мирошкин быстро вышел на лестничную клетку. Дверь закрылась.
Перед дверями их квартиры лежали уже ставшие традиционными собачьи какашки. Сосед сверху прикормил бродячую собаку, пустил ее в подъезд и даже устроил ей лежбище на своем этаже. Спала-то она там, а вот гадить ходила этажом ниже — под дверь квартиры Андрея Ивановича. Все попытки выставить ее из подъезда ничего не давали. Побегав вечером за дворняжкой по всем этажам, Мирошкину удавалось загнать эту тварь вниз и прижать к подъездной двери. Тут от Андрея Ивановича требовался талант тореадора — предстояло подойти вплотную к испуганному оскалившемуся животному и распахнуть перед ним дверь на улицу. Несколько раз собака чуть было не укусила. И все напрасно — позднее ее неизменно кто-нибудь пускал в подъезд, под дверями которого она жалостно скулила. Люди думали, что «собачка потерялась», пропускали «животинку» впереди себя, и все начиналось заново. С соседом сверху говорить было бессмысленно — странный сорокалетний субъект, неопрятный холостяк, владелец музыкального будильника, регулярно заливающий мирошкинскую кухню водой, переливающейся через край раковины, а однажды умудрившийся выбросить в окно наполнитель от кошачьего туалета, облив оконные стекла многострадальной кухни Мирошкиных вонючей дрянью, — он заверял, что давно уже не имеет к собаке никакого отношения, а пускают ее другие жильцы подъезда.