Тогда она начинает молча одеваться. Причем, что любопытно, начала с лифчика. Надевает его нарочно медленно. А все остальное продолжает вроде бы демонстрировать: дескать, смотри, время еще есть! Ну, а потом окончательно оделась и, ничего не говоря, вышла из комнаты. Вот и все наше свидание.
Я громко хохочу, он неожиданно спрашивает:
— Слушай, Эдуард, как ты полагаешь, а вот придет она еще ко мне или нет?
Я смеюсь еще громче:
— Нет, милый мой, совершенно твердо могу сказать, что не придет!
— Ты так думаешь? — сокрушается он. — А почему бы ей не прийти?
Я давлюсь от смеха, потом говорю доброму ловеласу:
— Ну подумайте сами, милый мой друг! Зачем же она еще к вам придет? Ну за какою нуждою?! Бутылочку вы ей не поставили. Денег, как я понял, тоже не предложили. Я правильно говорю?
— Да, правильно, и денег тоже не подарил. Ну, а за что, если строго-то разобраться? Ничего же ведь не было?
— Как то есть за что? А за беспокойство и за стриптиз хотя бы! Ну, а то, что ничего не было, так это же не ее вина.
— Логично, — вздыхает он, — ну, а сколько, ты думаешь, надо было бы предложить?
— Не знаю, но не меньше четвертного, я полагаю.
— Так ты твердо убежден, что не придет больше?
— Твердо, абсолютно твердо. Вот увидите.
И оказался прав. Она не пришла. Нет на земле бескорыстной любви! Увы, увы…
С тем же Н. И. спустя две недели после истории с медсестрой из кардиологического санатория произошел еще один прелюбопытный и не очень, может быть, типичный случай. А точнее, произошел-то он не с ним, но он был, так сказать, живым свидетелем и даже в какой-то степени участником событий. А дело было так. Подходит ко мне в коридоре Н. И. и спрашивает:
— Послушай, Эдуард, а ты не знаешь, какую штуковину учинил вчера наш зарубежный гость из Монголии?
Я отвечаю:
— Нет, конечно, не знаю.
Но прежде чем я приведу его рассказ, необходимо пояснить, кто этот монгольский друг. Приехал в наш Дом творчества не то поэт, не то прозаик из Монголии, я подчеркиваю, не из нашей Бурятии, а из Улан-Батора. Небольшого роста коренастый здоровяк. Так сказать, потомственный сын степей. Жил он тихо и мирно, но начала одолевать его дума о женщине. Парень, повторяю, здоровенный, кровь с молоком, а вернее, с кумысом. И с каждым днем он все более и более наливается страстями и буреет от взгляда любой дамы и даже просто уборщицы, подметающей комнаты. Ну, а так как красотой он никакой не блещет: лицо круглое, как луна, глазки-щелочки, интеллект в лице не присутствует, то его фигура никаким образом прекрасный пол не волнует. А если добавить ко всему этому еще и очень плохой русский язык с большим монгольским акцентом и тяжелое сопение при взгляде на женщин, то и вообще разговор о каком-либо успехе моментально отпадал. Так вот, этот "сын степей" ходил по Дому творчества и маялся от неосуществленных вожделений. Теперь слово Н. И.