Стояла зябкая облачная темень, когда Хармон вошел в собор Святой Леоноры. Прошел между скамей, уселся на полпути от портала к алтарю, с которого холодно глядела беломраморная Праматерь. Скамьи были пусты, но сесть к алтарю ближе он отчего-то не решился. Вечерняя песнь уже отзвучала, под сводом храма царила гулкая тишина. Молиться в такой тиши было неловко. Хармон проворчал еле слышно для самого себя:
- Святая мать... я, вроде, живу, как следует... Не получаю удовольствия от страданий, не беру чужого, тружусь усердно... Надеюсь, ты мною довольна. Дай силы дальше жить и работать - ничего другого не прошу, остальное сделаю сам.
Он глянул на скульптуру. Мраморная Леонора не изменилась в лице, но Хармон, видать, попривык к ней. Ему подумалось, что теперь Праматерь смотрит теплее.
Хармон вспомнил о письме и вынул конверт, подсел поближе к масляной лампе на одной из колонн.
- Кто пишет тебе, друг мой? - раздался сзади мягкий голос, и человек в синем плаще опустился на скамью рядом с торговцем.
Ооо. Хармон Паула Роджер знался с великим множеством людей - всяких, разномастных: стражников, крестьян, благородных, ремесленников, купцов, игроков, воров. Человек, что сел рядом с ним, отличался ото всех. С любым другим Хармон Паула говорил бы на языке собеседника, а с отцом Давидом выходило совсем иначе.
Хармон пожал ему руку, а после обнял.
- Рад встретить тебя, - сказал Давид, - и в особенности рад встрече в священной обители.
- Да я это... - Хармон отчего-то застеснялся. - Я давно уж в храме не был, и решил вот...
- Послушать веление сердца? - Давид улыбнулся, морщинки у его глаз образовали лукавые лучики. - Я знаю, ты этих слов не терпишь. Во всем должен быть смысл, а?
- Ну...
- Во всем и есть смысл, поверь. Просто мы не всегда его знаем... Как идут твои дела? Какими новостями порадуешь?
Кому другому Хармон тут же выдал бы слушок того сорта, какой зацепил бы человека, и тот воскликнул бы восторженно: "Да, да, истинная правда! Вот и я о том же!", - и дальше говорил бы он, а Хармон слушал. Но отцу Давиду торговец рассказал сперва про шелковый голод в Литленде, потом - про пьянчугу Доксета и про нового наемника, и о грабителеях в Шестимильном лесу... Хармон долго говорил, не умолкая, а Давид где улыбался, где хмурился, где покачивал головой.
- Зачем ты отпустил главаря шайки? - спросил святой отец.
- Ну, а надо было зарезать его?.. Я же не лорд, чтобы судить.
- Я и не говорил, что ты сделал неверно. Просто любопытно, отчего ты поступил именно так.
- Знаешь, - по правде сознался Хармон, - бывают такие хороводы, в какие я влезать не хочу. Я взял монету; завтра, может статься, с меня возьмут монету, а после, возможно, снова я. Эта пляска мне знакома. Но вот если сегодня по моему приказу Джоакин перережет чью-то глотку, то завтра... Словом, неспокойно мне будет завтра, понимаешь?