– Это я могу понять. Но Пикассо все-таки порвал с ней, и все началось еще до знакомства со мной.
– Ах, но отношения между любовниками – это совершенно особенная вещь. Если вы сошлетесь на меня, то я буду отрицать, что рассказал об этом, но наша дорогая Фернанда изменяла Пабло, и не один раз, о котором вы знаете, а вполне регулярно. Она слишком часто пыталась манипулировать его чувствами к ней. Тот факт, что последний раз она изменила ему с художником, для Пикассо был высшей формой предательства.
– Макс?
– Гм-мм?
– Спасибо, что рассказали об этом.
– К своему ужасу, должен признаться, что в конце концов привязался к вам. Вероятно, уединение, постоянные дожди и сельская атмосфера ослабили мою обычную сдержанность.
– Возможно, – ответила Ева и едва заметно улыбнулась. Она снова посмотрела на раскрытую книгу. – Наверное, так оно и есть.
В следующие дни Ева и Макс часами беседовали о живописи и поэзии, а также о вере. Ева спросила о его интересе к хиромантии и картам Таро; хотя она сомневалась в таких предсказаниях, ей было любопытно. Она также обнаружила, что Макс действительно нравится ей, хотя и раньше подозревала это.
– Если мы будем венчаться, вы придете? – спросила она. Хотя Макс был евреем, он уже признался ей, что не видит пользы в религиозных организациях.
– Нас всех поразит молния, если я это сделаю, – отшутился он.
– Мы с Пабло готовы рискнуть.
– Он говорил, что вы смелая девушка, но теперь я сам начинаю в этом убеждаться.
– Я рада. Мы не хотели бы венчаться без всех наших друзей и членов семьи.
Он немного помедлил.
– Вы хотите, чтобы я пришел, даже несмотря на мою преданность Фернанде?
– О, я всерьез намерена украсть частицу этой преданности, – проворковала Ева.
Оба рассмеялись.
– Что же, я подумаю об этом.
Внезапно она согнулась пополам в сильнейшем приступе кашля. Когда вода не помогла, Макс был вынужден поднять ее и отнести в постель. Ева была бледной и очень слабой. Казалось, с каждым днем ее состояние становится все хуже. Макс сказал, что он опасается пневмонии.
– Мы должны написать Пикассо и спросить, что нам делать, – настаивал он на следующий день. Он сидел возле широкой стариной кровати из красного дерева, такой мягкой, что казалось, будто Ева тонет в ней. Сейчас он собирался положить ей на лоб новый холодный компресс.
– Нет! – воскликнула она.
– Но такой кашель – очень дурной знак.
Заботливость Макса вдруг показалась ей подозрительной.
– Я же сказала – нет!
– Тогда разрешите мне вызвать врача.
– Вы слишком переживаете из-за пустяков, Макс. Это всего лишь кашель.
– Пикассо оторвет мне голову, если узнает, что я не помог вам.