Между тем он внушил себе, что Еве становится лучше. Она была молода, и она была бойцом по характеру. С ней все будет хорошо, снова и снова повторял он. У них все будет хорошо.
Однажды утром, после того как Пикассо оставил очередной холст сохнуть на мольберте, он принес Еве завтрак в постель. В то утро, когда он вернулся из булочной, он проделал все ритуалы, чтобы заглушить свои предрассудки. Он немного помедлил у двери, развернулся, сосчитал до пяти, снова развернулся и вошел в дом. Ничто дурное не может случиться… по крайней мере, не сегодня.
В течение нескольких секунд, пока запах свежих булочек не разбудил ее, Пикассо наблюдал за спящей Евой. Он наслаждался этим зрелищем. Когда она спала, ее лицо становилось детским и невыразимо очаровательным. Он до сих пор не мог поверить, что можно любить другого человека так сильно, как он любил Еву, или чувствовать себя настолько преданным кому-то. После всего, что они пережили вместе, он стал еще больше преклоняться перед ней. Ему хотелось стать ребенком вместе с нею и видеть свое отражение в ее ярких и невинных глазах. Тем не менее он чувствовал себя эгоистичным тираном. Какая-то часть его существа втайне радовалась, что ему не приходится делить ее ни с кем, кроме пса Дерена, который тоже обожал Еву. Верный своей кличке, Сентинель стоял на страже в ногах кровати, готовый защищать свою новую хозяйку.
– Сколько сейчас времени? – сонно спросила Ева, приподнявшись на локтях.
– Начало десятого.
– Почему ты не разбудил меня раньше? Ты хотя бы ложился сегодня?
– Я работал над новой вещью. Сначала поешь, а потом я тебе ее покажу.
Он наблюдал за выражением ее лица, когда она с беспокойством рассматривала поднос с булочками, чаем и ломтиками дыни.
– Ох, Пабло. Ты же знаешь, что я не завтракаю в постели.
– Когда мы только познакомились, ты не могла дождаться завтрака, – с подозрением в голосе заметил он.
– Я не могла дождаться тебя, Пабло, – с сонной улыбкой ответила Ева, когда он передал ей чашку чая и поцеловал в щеку. – О чем твоя новая картина?
– О тебе и твоей собаке. На тебе эта глупая накидка из лисьего меха.
Он имел в виду палантин, который купил для Евы в Ниме после того, как они посетили корриду.
– Таким образом ты пытался загладить свою вину: я с трудом вынесла это кровавое зрелище, – ответила Ева с притворно-надутым видом.
– Судя по всему, я потерпел неудачу, когда пытался продемонстрировать тебе великолепие корриды.
– Это уж точно.
Пикассо заправил ей за ухо выбившийся локон.
– После небольшого отдыха я собираюсь приступить к другой картине о тебе… вернее, о нас обоих.