– Но ты ей ничего не скажешь, не так ли, потому что это Ева сшила твой новый прекрасный костюм? – вступилась Сильветта. – Никто не хочет кусать руку, которая ее кормит.
Мадо смерила ее гневным взглядом, но не стала возражать, так как обе знали, что она права. Сильветта обняла Еву и улыбнулась, чтобы ободрить ее.
– Давай, развлекись как следует. Номер продолжается недолго; покажи себя во всей красе. А мы на тебя посмотрим.
Пока Ева готовилась к выходу на сцену, она испытывала радостное возбуждение, напоминавшее тот момент, когда она вошла в поезд подземки, уносивший ее из Венсенна в Париж. Это был такой же пугающий восторг перед неведомым миром. У нее покалывало кончики пальцев, и она нервно разминала их, когда начала мысленно повторять простую последовательность движений. Действительно, это было похоже на безумие, но разве не в этом заключается суть молодости и жизни в Городе Света?
Она отвела в сторону уголок тяжелого бахромчатого занавеса и выглянула в зал. Когда оркестр заиграл вступление к номеру гейши, у Евы задрожали колени, а сердце подпрыгнуло вверх. Он был там. Пикассо восседал за своим обычным столиком перед сценой, окруженный друзьями. Лишь секунду спустя она поняла, что Фернанды Оливье рядом с ним нет.
Часом раньше Фернанда стояла возле сводчатой арки, ведущей в спальню, на бульваре Клиши. Огромная латунная кровать была центром притяжения в комнате с экстравагантной и чувственной обстановкой и видом на собор Сакре-Кер из высокого окна. Здесь были тяжелые портьеры с кистями и предметы обстановки, которые много значили для них обоих. Фернанда расставила в спальне все сувениры, накопленные за пять лет их совместной жизни, – дешевые безделушки, которые она не хотела показывать своим новым модным знакомым, но держала при себе, потому что они несли отпечаток прошлых лет, прожитых в бедности.
Коллекция ракушек, собранных во время поездки на море, соседствовала с куском угля, который она сберегла с давней зимы, когда пользовалась своими женскими чарами ради того, чтобы получить ящик топлива для печи. Фернанда до сих пор особенно гордилась этой своей способностью.
Сейчас Фернанда опиралась на дверной косяк и наблюдала, как одевается Пикассо. Она держала в руке полупустой бокал с виски, но даже спиртное не могло помочь избавиться от неприятных ощущений, сопровождавших развитие их отношений.
После того как Аполлинер упомянул его имя на допросе, Пикассо доставили во Дворец правосудия, допросили в полиции, привели к мировому судье и через несколько часов освободили. Фернанда знала, что он глубоко переживает это потрясение. Здесь, во Франции, его до сих пор считали иностранцем. Он всегда подвергался риску депортации. Горький осадок лишь усилил напряжение, накопившееся между ними.