— Он сияет, как новехонькая медная кастрюля! — пробурчал мне на ухо Мелихаро. — Даже если поделить все его слова на десять, все равно выходит, что чародеи опростоволосились.
— Чтоб Лига так просто уступила? — я скривилась. — В любом случае, вряд ли временная опала всерьез повлияет на жизнь Академии, а большего нам и не надобно.
В это время господин Барнаба Силумн наконец-то спохватился, что ничего о нас не знает, и по его лицу пробежала тень запоздалого раскаяния, свойственного болтунам, корящим себя за очередной приступ несдержанности. Однако, я готова была поклясться, что еще больше господин Силумн мысленно порицал себя не за то, что уже произнес, а за то, что чуть было не слетело с его языка и оттого становилось ясно, что у собеседника нашего водятся за душой кое-какие тайны.
— Позвольте! — воскликнул он, с подозрением воззрившись на Леопольда. — Вы, часом, не имеете ли отношения к чародейскому сословию?
Магистр отнюдь не был глуп и оттого решительно отверг это предположение, но далее возникла заминка, и я поспешно пришла на помощь:
— О, не огорчайтесь так, дядюшка! — воскликнула я участливо и тут же, повернувшись к господину Силумну, пояснила:
— Дядюшка с трудом переносит, когда при нем упоминают чародеев. Он немало пострадал из-за этого гнусного племени. Всего несколько лет назад эти мошенники, воспользовавшись его отъездом, разрушили до основания наш дом!
— Мерзавцы! — вскричал господин Силумн. — И, наверняка, даже не подумали выплатить компенсацию!
— Да, от них такого не дождешься, — мрачно подтвердил магистр.
Тут к нам подошла служанка и спросила, желаем ли мы позавтракать. В тоне ее слышалось явное неодобрение и я без труда прочитала ее мысли, касающиеся путников, появляющихся в гостинице ни свет, ни заря.
— Подайте мне то же самое, что и вчера! — ответил господин Барнаба с лучезарной улыбкой, и я, повинуясь неясному предчувствию, не дала молвить магистру Леопольду ни слова:
— И нам ровно то же самое, что и этому господину! — сказала я.
В выражении сонного лица служанки появилось нечто, что я бы назвала разновидностью жалости, свойственной изредка даже малосострадательным людям.
— Но этот господин держит суровый пост! — предостерегающе молвила она.
— И мы тоже! — твердо ответила я, решив, что нам следует укреплять дружбу с новым знакомцем, раз уж он осведомлен о происходящем в столице получше нас, да к тому же явно о чем-то недоговаривает.
— Что вы наделали? — вопросил меня вполголоса магистр Леопольд, когда перед его носом возникла тарелка, где в мутной жидкости плавало несколько вялых веточек зелени, напоминавшей морковную ботву.