- Ломать не строить, - сказал он, поплевав себе в ладони, и ухнул по стулу.
Сиденье провалилось, а ножки устояли, воткнулись в снег.
- Вот дьяволы! - сказал кладовщик. - Качественно произвели, поставить бы их самих рушить... Костя взял в руки другой стул и рассмотрел его. - Он же на шурупах и на клею, дядя Федя. Может, отвертку принести?
- Чикаться еще, - сказал кладовщик. - Бей так. На баб у тебя силы хватает...
Работа шла с треском и грохотом, обломки разлетались по двору. Члены комиссии подбирали их и сваливали в кучу. Баянист Толик сбегал в кладовую за соляркой.
- Снизу, снизу поливай! - кричал кладовщик. - Куда ты, дуролом, сверху льешь?.. Серху они сами схватятся.
Он кричал громко, и все его движения были сейчас громкие, а лицо пылало отчаянным вдохновением.
Председатель комиссии учительница Рябова, свернув жгутом пучок газет, стояла неподалеку, рядом с директором Анной Григорьевной.
- По-моему, уже можно поджигать, - сказала Анна Григорьевна. Ей было неприятно, что во двор на этот грохот забредали поселковые жители.
- А с креслами как? - спросила Рябова. - В целом виде они не сгорят, дымить будут на всю округу. Они у вас на вате?
- Вряд ли на вате. Сейчас больше в ходу поролон. - Между прочим, сказала Рябова, - говорят, все эти поролоны вредны для нашего организма. Я, например, перестала носить нейлоновое белье - у меня от него происходят разные женские отклонения...
- Галя! - позвала Анна Григорьевна. - Сбегай, пожалуйста, за ножницами, надо распороть кресла.
Галя побежала в подвал, в мастерскую мужа-художника, он нагнал ее и велел: - Переодень платье. Выпялилась, как на праздник. - Петенька, сказала Галя, - это же старенькое, три года назад куплено... - Все сиськи наружу. Я сказал - переодень! Он отобрал у нее ножницы и, вернувшись во двор, стал кромсать обивку кресла.
Костер все еще не разжигали, хотя куча порубанных стульев была уже изрядной. Неподалеку стоял, накренившись в снег, нетронутый буфет. В зеркалах двух его створок стеклилось сейчас холодное зимнее небо и верхушки далеких сосен.
Киномеханик Костя, вспотевший от непривычно яростной работы, снял с головы меховую шапку и отер ею пот с лица.
- Анна Григорьевна, - сказал Костя, - давайте я хоть зеркала отвинчу. Вы посмотритесь в них...
К буфету шагнула Рябова и посмотрелась. В зеркале окантовалась до пояса молодая женщина с широким плоским лицом, румяная, старательно мелкозавитая. - Зеркало качественное, - подтвердила Рябова. Она понравилась себе и даже взбила рукой прическу. Незамужнее тридцатилетнее сердце учительницы сохло, и всю свою загустевшую от одиночества страсть Рябова оглушала общественной работой.