О том, что наступление зимы принесло проблемы не только французской армии, но и русской, можно узнать из воспоминаний генерал-майора Радожицкого: «И мы в исходе ноября стали чувствовать жестокость зимы на пути от Минска к Вильне. Солдаты наши также были почернелые и укутаны в тряпки; иные одеты в полушубки или в тулупы; кто в кеньгах, кто в валенках и в меховых шапках так, что, отложив оружие, не походили на солдат. Офицеры не лучше были одеты. Я сам едва мог уцелеть от мороза под нагольным тулупом и в двойных валенках, укутавши голову большим платком; от тяжести одежды нельзя было долго идти пешком, но и сидеть невозможно от сильного мороза… От такой напряженной жизни многие из офицеров и солдат сильно заболевали или отмораживали себе члены: почти у каждого что-нибудь было тронуто морозом, и мои пятки не спаслись от него».
О тяжести надвигающейся зимы говорил и Кутузов в обращении к войскам: «Настает зима, вьюга, морозы. Вам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов. Она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается. Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они случаются. Добрые солдаты отличаются твердостию и терпением, старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа…»
Иногда можно встретить рассуждения исследователей о том, что морозы наступили тогда, когда Великой армии уже не существовало. Такие взгляды, прежде всего российских современников и историков, объясняются их желанием подчеркнуть решающую роль полководческого таланта главнокомандующего российской армией Кутузова и других генералов, а не неконтролируемой погоды. Давыдов в статье «Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?» писал:
«Итак, во все время шествия французской армии от Москвы до Березины, то есть в течение двадцати шести дней, стужа, хотя и не чрезвычайная (от двенадцати до семнадцати градусов), продолжалась не более трех суток, по словам Шамбре, Жомини и Наполеона, или пяти суток, по словам Гурго. Между тем французская армия при выступлении своем из Москвы состояла, по списку французского главного штаба, отбитому нами во время преследования, из ста десяти тысяч человек свежего войска, а по словам всех историков кампании, представляла только сорок пять тысяч по прибытии своем к берегам Березины. Как же подумать, чтобы стодесятитысячная армия могла лишиться шестидесяти пяти тысяч человек единственно от трех– или пятисуточных морозов, тогда как гораздо сильнейшие морозы в 1795 году в Голландии, в 1807 году во время Эйлавской кампании, продолжавшиеся около двух месяцев сряду, и в 1808 году в Испании среди Кастильских гор, в течение всей зимней кампании, скользили, так сказать, по поверхности французской армии, не проникая в средину ее, и отстали от ней, не разрушив ни ее единства, ни устройства? Все это приводит нас к тому уверению, что не стужа, а другое обстоятельство было причиною разрушения гигантского ополчения».