– Ногу давай!
Он схватил щипцы и молоток со стола и несколькими ударами закрепил железный манжет на ноге Звяги. Другой же конец цепи прибил к бревну, на котором Звяга сидел.
– Образ народного защитника Одихмантьевича должен оставаться на века! – торжественно произнес разбойник. – Пережить князя Владимира и все его поганое семя. А ты, мастер, когда воссоздашь мой лик, проси у меня что хочешь. Хочешь – золота, сколько унесешь. Хочешь – стадо коней. Хочешь – мехов соболиных или самоцветов. Проси чего хочешь!
– Отпусти меня, – прошептал Звяга.
– Отпущу! – улыбнулся Одихмантьевич. – Конечно, отпущу! Как только воссоздашь мой лик в камне, то сразу же отпущу и немедленно щедро награжу! А теперь говори, где и какой специальный камень надо раздобыть и какой инструмент тебе нужен в дополнение. Мигом доставлю. Никаких денег для такого славного дела не пожалею! Говори!
Однако в этот момент послышалась какая-то возня за дверью. Приложив палец к губам, Одихмантьевич бесшумной кошачьей походкой подкрался к слюдяному мутному окошку, осторожно заглянул в него, затем снял с пояса дубину и прислонился к бревенчатой стене возле двери.
– Пронюхали, сволочи, – проговорил он тихо. – Разыскали землянку княжеские холуи. Или сами нашли, или кто-то им подсказал… Видишь, Ваула-мастер, откладывается наша работа по моему увековечиванию…
– Эй там! Отворяй! – послышались крики из-за двери. – Отворяй же! На этот раз не уйдешь, жидяра!
Одихмантьевич молчал и стоял все так же, не двигаясь, держа дубину наготове.
Снаружи послышался дружный топот, а затем последовал сильнейший удар, какой бывает, если несколько человек, разбежавшись, таранят ворота тяжелым бревном. С первого же удара слабенькая дощатая дверь не выдержала и вылетела вместе с засовом и петлями, больно ударив по голове прикованного Звягу. Теряя сознание, он успел услышать лязг железа, крики, конский топот и дикий, как уже было сказано, разрывающий перепонки пронзительный свист. Звезды закружились в его помутневшем сознании. Потом выстроились в рядок и, превратились в уточек, поплыли по ровной зеркальной поверхности голубого озера. Крякнула вожатая уточка, и весь выводок, построившись в треугольник, последовал за ней к мосткам, на которых русоволосая девушка в белом сарафане крошила сухарики и пригоршнями забрасывала их в воду на прокорм уткам.
Очнулся мастер после того, как кто-то обильно плеснул ему на голову холодной родниковой воды. Он протер глаза. Вокруг собрались, судя по снаряжению, княжеские воины. У всех лица были перекошены от злобы. Двое из них сидели в углу на сене, прикладывая мокрые тряпки к окровавленным головам. «Ушел! Ушел! – стонал один из раненых. – В который раз улетел пархатый Соловушка, жидовская сволочь! Сам упорхнул, да еще и моего коня увел!» «А ты куда смотрел? – укорял его другой воин. – Как будто забыл, что этот жидяра прыгает как куница… Да я и сам растяпа. Надо было стрелу приготовить, а не хвататься за аркан. Такого живьем не взять!»