– Прогони ты его, – после некоторых раздумий, кажется, произнес Харлей.
– Не могу. Уже поздно, – вздохнул хозяин.
Действительно, прогонять Апокова было уже поздно. Разрыв между давнишними компаньонами грозил только одним исходом – крупным процессом о хищении государственных денег. Никто ничего не забывал, и поэтому с каждой декадой дело нарастало как снежный ком. Стоило Леснеру слететь со своего кресла, это означало приговор и для Апокова. Стоило Апокову проколоться, Леснер не сомневался, что трусливый армянин потянет его за собой. Ох, это эфирное время! Ох, эта торговля воздухом! А тут еще эта сволочь объявила, что «хочет пострадать и тем самым очистить души других». Каких «других», к едрене матери?! «Я ему пострадаю! Я ему очищу душу! И что это за рамочку позавчера притащил этот сукин кот? Вертел-вертел рамочкой перед самым носом, а сам государственный транш для своего канала выпрашивал! Как это вяжется? Хочет пострадать и в то же время выпрашивает государственный транш!»
– Ладно, Апоков, будет тебе транш! Четыре миллиона хватит? А со страданиями твоими потом разберемся.
– Зачем ты ему дал четыре миллиона? – кажется, задал вопрос Харлей.
– А потому что шестьдесят процентов отката, – ответил Леснер, надевая шлем и вставляя ключ в замок зажигания. – Вот почему.
– Поехали, – пробурчал Харлей.
Мотоцикл исправно завелся и, вырулив из министерского дворика, стал набирать скорость.
– Только ты меня, дорогой Тимоша, не подводишь! – выкрикивал Леснер, напрягая акселератор. – Только ты остаешься мне верным до конца!
«И почему я должен быть ему верным до конца? – впервые задумался Харлей. – Что он мне, собственно, такого сделал? Подумаешь, выкупил в автосалоне… Подумаешь, высокооктановый бензин… Подумаешь, масло… А Апокову – государственный транш. А себе – шестьдесят процентов отката!»
И тем не менее безупречный импортный двигатель, набирая обороты, уже гнал переливающийся корпус с седоком по Садовому кольцу. Огни ночной Москвы то рассыпались, то соединялись в мигающую гирлянду. Гаишники не успевали доставать свистки. А машины с испуганными водителями сторонились, уступая «лыжню». Ветер стучал в застекленный шлем. Частоколом мелькали дома с презренными обывателями, что таращились в свои телевизоры.
– Нн-га-у-у-нн-га-у-у! – ревет Леснер, пытаясь усвоить язык Харлея.
– Ыыннь-ыыннь-ыыннь! – отвечает ему Харлей.
– Эх, сбить бы сейчас какую-нибудь бабушку для полноты ощущений! – прокричал Леснер, завидев собачий труп.
Но бабушки, как известно, давно уже не перебегают Садовое кольцо, а пользуются специальным подземным переходом.