Тяжелый вздох пронесся над толпой, когда к костру подскакал княжеский сотник и вывалил из мешка несколько скуфетей.
– Вот, смотрите! – закричал он, поднимая над головой одну из них. – Не только скуфети знатных людей сжигаю, но и свою! – С этими словами он швырнул рамочку в пламя.
Синими, зелеными, потом фиолетовыми лентами занялась рамочка. Толпа охнула от такого дива и еще больше поверила в волшебство, которым была наделена скуфеть. Лишь только Звяга ничему не удивлялся, а спокойно кивал – горела краска. Да в последний раз любовался деревянными орнаментами, которым вот-вот предстояло исчезнуть в разыгравшемся огне. Сотник стал забрасывать в костер остальные скуфети, однако увидели люди, что руки у него дрожат, а на глазах выступили слезы.
– Ну вот и все. – Сотник рукавом вытер лицо и опять повернулся к толпе. – А теперь безо всяких скуфетей разбирайте и запоминайте, что я сейчас буду говорить. Завтра начнется новая жизнь!
– Это что за новая жизнь?! – послышалось из толпы. – В Днепре, что ли, топить будете?
Толпа разразилась злым хохотом.
– Не топить, а купать! – как можно суровее произнес сотник.
Говорил-то сурово, но проскальзывала неуверенность в его голосе. Еще бы – при пустых-то руках! Когда человек сам не очень-то верит, никаким криком дела не выправишь.
– Так князь велел! – продолжал сотник. – Новая вера приходит!
– Приходит? На своих двоих приходит или ее на телеге привезут? – опять послышалось из толпы.
– Это кто там такой языкастый? – Сотник вглядывался поверх воинских шлемов, пытаясь отыскать насмешника. Но глаза его, ослепленные костром, различали только силуэты на фоне чернеющей водной глади.
– Вот тебе раз! Всю жизнь купались, а теперь оказывается, что это – новая вера. Или, может быть, по-особому купаться заставишь? Задом, что ли, в воду заходить?
– Да нет, братцы! Теперь уж точно в мешках купать будут!
– Пусть сотник с себя начинает! А мы посмотрим, любо это или нет!
Насмешников было уже несколько. Толпа вновь разразилась хохотом. Воины зашевелились, догадываясь, что особо ретивых придется отыскивать и унимать. Однако хохот вдруг перешел в крик. И все из оцепления как один повернулись к костровищу. Со страшным треском один бок Перуна отвалился, упал и рассыпался в угли. Глаза у истукана закипели, запузырились и потекли черной струей, словно кровь. И тут, прорвав воинское оцепление, люди бросились спасать то, что осталось. Словно до этого не верили, что огонь может одолеть деревянную статую…
«Что ж это делается! Что ж это делается!» – Звяга сидел в избе и дрожал от страха, глядя в ночное небо через единственное маленькое окошко. Ему чудом удалось выбраться из кровавой свалки, которая началась после того, как сотник отдал решительную команду воинам. Ошарашенный ударом сзади, он только помнил сверкающие, как молнии, мечи, свист плеток да отчаянные крики порубленных и избитых. «Что же это за новая вера за такая! И насколько жесток, должно быть, этот Езус!» Звяга попробовал представить себе нового Бога. Получилось так: в железных доспехах с бронзовой личиной, с мечом и палицей, что висит на крюке у дорогого седла. Конь под Езусом черный, с таким же испепеляющим взглядом, как и у его хозяина. И вот этот Езус скачет по полю, а навстречу ему – Витязь в богатом убранстве и с благородным лицом…